Федор Достоевский - Призраки [Русская фантастическая проза второй половины XIX века]

Этот злобный мучитель молодежи окружен большею таинственностью, чем, например, еретники, собственно потому, что пристает к человеку только во сне и преимущественно к тому, кто шумно провел время перед сном, а следовательно, с трудом может разобраться во впечатлениях. Притом же мара меняет свой облик, когда последовательно пристает к одному и тому же лицу. Но из этих мимолетных явок облик мары обрисовывается приблизительно так: она имеет человекоподобные формы, ростом с недельного младенца, голокожа или покрыта редкими, короткими перьями, иногда шерстью, мягка на ощупь, припадает на жертву не грузно и не сразу, а исподволь, причем первое прикосновение ее даже ласкает. Отступает же мара от жертвы стремительно, оставив по себе у спящего онемение руки или ноги да обильный пот на лице и теле.

Подобно многим усадебным человекоподобникам, мары не страшатся освященных предметов, как и осенения крестным знамением, а потому свободно проникают к спящему чрез очерченную крестным знамением черту. Гибнут ли мары и от чего именно — остается неизвестным и доселе.

Последними усадебными человекоподобниками считаются кикиморы — младенчески юные существа, исключительно женского пола, загубленные до крещения дочери или же проклятые матерями еще в утробе. Благодаря своему юному возрасту, неизменяющемуся с годами, кикиморы положительно безвредны, хотя и засылаются в людские дома с враждебною целью. По большей части кикиморы скопляются в те дома, в которых произошло детоубийство, проклятие и вблизи которых был скрыт трупик. Само собою разумеется, что подобные жертвы, загубленные в доме, дают не кикимор, а известных русалок. Благодаря своему слишком юному возрасту, а отчасти и полу, кикиморы совершенно забывают про цели пребывания в доме, заигрываются и досаждают жильцам разве одною вознею, от которой слышится неопределенный шум, перемешиваемый изредка немощным писком да визгом. Но среди самой оживленной иногда возни кикиморы внезапно останавливаются: это значит — внимание их привлечено к созерцанию домашней обстановки, тех или иных работ, сверстниц и сверстников, ласкаемых своими матерями. Тогда-то кикиморы издают особенный, ни с чем земным не сравнимый вздох, в котором сказывается зависть к чужой ласке и недостижимое желание получить таковую себе. За незнанием иной работы кикиморы чаще всего набрасываются на оставленное шитье или пряжу, чтобы угодить ласковой матери или ее дочери, и продолжают прерванную ими работу. Цель, однако, не достигается: кривые и неуместные швы, неровность выпряденных ниток, пухленье мычки и тому подобное поутру разбираются матерями или другими возрастными женщинами, причем по адресу мастериц следуют укоры, замечания, даже брань. Все это еще больше томит бедных кикимор, вызывает более тяжкий вздох.

Обычным местопребыванием кикимор в доме — площадь на поверхности печи и подпечье, куда они незримо спускаются. В те редкие мгновения, когда кикиморы принимают телесный облик, их нетрудно поймать и рассмотреть. Если догадливый человек немедленно выстрижет у кикиморы волосы на темени крестообразно, она навсегда остается человеком и продолжает обычный рост дитяти, хотя впоследствии не может избегнуть такого или иного порока: непропорциональность форм, кривизна отдельных органов, косоглазие, немота, заикание, скудная память и ум — вот неизбежные недостатки бывшей кикиморы, которая с возрастом совершенно забывает о своей давней жизни.

Перечисленные доселе усадебные человекоподобники тесно привязаны к местам своего пребывания, в большинстве готовы помочь человеку и лишены разнообразных превращений. Остальные сродичи их, стоящие поодаль от человека и его жилища, уже не имеют точно определенных притонов, помогают человеку с корыстными целями, по чисто сатанинским побуждениям, и, за исключением облика чистого вольного беса, способны принимать разнообразные и чудовищные виды, превращаться в любой предмет своей области. Как видно будет из последующего, и самая область человекоподобников этой категории шире области усадебных собратий их; области соответствует и деятельность.

Область каждого полевика — поля и луга то одной, то нескольких смежных деревень, не разделенных друг от друга ни лесом, ни водою, со всеми относящимися к полям и лугам горными высотами, долами и оврагами. Здесь, часто в обширном пространстве, полевик ютится на горке, в овражке, в канаве, у камня, у полевого дерева, кустарника, межевого столба, непременно под прикрытием сих предметов, с коими немедленно разлучается при водополье, дождевом стоке, так как терпеть не может мокроты, уходя от последней на места возвышенные. Правда, полевик заботится о плодородии полей, об утучнении лугов, спугивает отсюда «шкодников» и выравнивает стебли и листья растений; но это делается для того, чтобы привлечь сюда возможно большее число людей, между которыми он, несомненно, найдет и жертвы. Впрочем, случается и так, что он гонит неподлежаще зашедших в его область ради собственного покоя. Между прочим, полевик сторожит полевые клады, кои не выдает ни при какой сделке с человеком, и немилосердно мстит случайному находчику клада: зная это, кладоискатели не обращаются к полевику, а, сделавшись обладателями полевого клада, оставляют всяческие сношения с притонными местами полевика.

Существенная деятельность полевика направлена к одному только вреду полевого хозяйства человека. Разрушая изгороди, вешки, маня видом хлебных и луговых растений, он привлекает скот к стравежу, причем норовит сделать это на участке ненавистника; то же делает полевик, когда приманивает детей и молодежь за цветами, полевыми растениями, как, например, картофель, брюква, огурцы, или просто — для игр и сборищ. Вместо всего этого полевик чинит и прямой вред: приваливает к земле хлеб и траву, скручивает растения, отклоняет дождь, засылает вредных насекомых, водит там и здесь заблудившихся детей до изнеможения; устраивает коровьи «гизы», мучит пасущихся животных, как и работающих людей, оводами, слепнями, комарами. Не щадит полевик и вполне зрелого, по-видимому, нормального человека: последний вдруг очутится спящим на груде камней, куче полевых корневищ, обыкновенно собираемых в одно место после бороньбы, — в грязной канаве, мокрой ложбине и прочем. Всех же вообще посетителей полей и лугов он смущает диким эхом, передразниваньем, свистом, ревом, а главное — устрашающим обликом.

В последнем случае полевик принимает вид чудовищной тени, которая то гонится за человеком, то уходит от него, заманивая жертву. Стоит только поддаться коварному приманиванью — и человек много перетерпит за доверчивость; может случиться, что, лаская своим теневым обликом, полевик вдруг поражает человека ужаснейшим солнопёком и убивает на месте.