Адам Нэвилл - Некоторые не уснут

Затем я услышал его снова. Скрип половицы под очередным шагом, еще ближе. И было в этом звуке что-то еще, какое-то царапанье, что вызвало в памяти картинку из набросков Аттертона. Длинная когтистая лапа, только сейчас она двигалась по деревянному полу ко мне.

Я резко развернулся, уронив лампу на бок. И ее стук заставил меня втянуть в себя воздух и закричать:

"О, боже!".

В тот момент я увидел на кухне незваного гостя, склонившегося и напрягшего длинные конечности.

Скажем так, я увидел нечто . В основном я увидел силуэт, и то мельком, прежде чем лампа потухла. Но я уверен, что разглядел в этой притаившейся фигуре влажный нос, желтые клыки и кроваво-красные глаза на черной морде. Голова находилась под самым потолком. Именно из-за него оно стояло сгорбившись, не способное выпрямиться, даже согнув в коленях тонкие ноги.

Я выбежал из дома во тьму, в направлении машины. И ударился в нее коленями в тот самый момент, когда под чьим-то тяжелым весом хрустнула лежащая на полу дверь. Я предположил, что по ней прошли или пробежали. А это значило, что нарушитель теперь был на улице, где-то рядом со мной.

По привычке я запер автомобиль и поставил на сигнализацию, которая сработала, когда я со всех ног налетел на него. Оглядываясь назад, я считаю, что именно вой "сигналки" и спас мне жизнь. Похоже, он на мгновенье ошеломил моего преследователя, и мне хватило времени достать ключи из кармана курки, открыть машину, и проскочить на водительское сиденье. Если б не те несколько бесценных секунд, я вряд ли когда-либо покинул бы Радален. И я убежден, что Аттертону это сделать не удалось.

Машина глохла три раза. Один раз потому, что оставил ее заведенной. Второй раз потому, что двигатель был холодным. А в третий потому что, когда я включил фары, я заметил в зеркале заднего вида нечто, залитое красным светом, что заставило меня в шоке оторвать ноги от педалей.

Когда я сумел привести машину в движение и рванул через лужайку на узкую подъездную дорожку, забыв про осторожность, оно не отставало от меня. Иногда неслось припрыжку вдоль дороги, в паре футов от заднего бампера. А иногда бежало между деревьев на обочине, вровень со мной. По крайней мере, я думаю, что это преследовавшее меня существо так поцарапало машину. А когда я замедлялся на поворотах, нечто пыталось удержать автомобиль на месте. В ту ночь оно намеревалось поймать меня, и думаю, преследовало меня более десяти километров.

Я ехал сквозь ночь в столь желанный рассвет, до самой Кируны, где поднял тревогу по поводу исчезновения Аттертона. После чего мне пришлось заплатить более двух тысяч фунтов за ущерб, нанесенный лакокрасочному покрытию машины и дверным панелям".

Закончив свой рассказ в библиотеке клуба, Генри выглядел еще более бледным и напряженным. Эпилог он сумел выдать лишь после очередного стаканчика бренди.

"Аттертона так и не нашли. Компания по переездам прислала фургон в пятницу перед моим прибытием, но они обнаружили дом в том же состоянии, что и я. Пустым и грубо заколоченным. В самолет Аттертон так и не садился. И никогда не покидал долину.

Перед тем как выпал первый снег, лесная комиссия и военные обыскали местность и не нашли никаких существенных следов Аттертона. Они так и не смогли пролить свет на его исчезновение. Даже осматривали долину с вертолета, но не обнаружили ничего необычного, кроме велосипеда, брошенного примерно в трех километрах от "фритидсюза" . Хотя владелец велосипеда так и не был установлен, я думаю, что он принадлежал нашему другу.

В Швеции бедняга Аттертон до сих пор числится пропавшим без вести".

Словно деградировавший король-изгнанник, Саул спит здесь, на своем картонном троне, каждый день, в одно и то же время. Все семь футов его туши отдыхают. Толстые конечности распластаны среди коробок и акров пузырчатой пленки. Огромная голова запрокинута назад и издает звуки удушья. Физиономия с жировыми складками под подбородком светится в полумраке склада, словно лунный лик.

Здесь, на окраине города, среди пустующих фабрик, в этом металлическом лабиринте из простирающихся в бесконечность стеллажей цвета боевых кораблей, нас работает всего двое. Жужжащие на гофрированном потолке флуоресцентные лампы выбеливают нашу кожу. Менеджеры из далекого офисного здания никогда не удостаивают нас своим вниманием. Водители, приезжающие сюда за грузом, избегают нас. Квадратные горы коробок, которые мы упаковываем, запечатываем и складываем в штабеля, в конце дня загружаются в грузовик, припаркованный у гигантских ролловых ворот.

Когда я смотрю, как Саул спит до второй половины дня, когда обычно начинается работа, мне кажется, что я мог бы убежать. Но всякий раз, когда я отхожу слишком далеко, он начинает издавать звуки, напоминающие утечку газа. Думаю, он видит меня сквозь свои липкие веки.

Саул, - шепчу я. - Саул, Саул, пора.

Я говорю тихо и держусь на расстоянии от этой гипсовой массы, когда пытаюсь разбудить ее. Он всегда пугает меня, когда беззвучно пробуждается ото сна, либо когда появляется из темных рядов.

Передо мной открывается один глаз. Пустой глаз серой акулы. Вскоре к нему присоединяется второй, и они начинают двигаться в рыхлых изгибах глазниц. Из влажных губ раздается какой-то звук, будто бильярдный шар перекатывается от одной щеки к другой. Затем Саул начинает говорить, еле ворочая чрезмерно большим языком. Но его речь я научился понимать. Молоко. Он хочет молока. Затем мы работаем еще какое-то время до вывоза груза.

Подняв с маленького белого столика металлическую фляжку, я качаю в руках эту булькающую торпеду и передаю в его влажные лапы. Огромные ручищи, напоминающие на ощупь холодный сыр, осторожно берут ее. Отворачиваясь, я слышу жадное хлюпанье, но не слежу за процессом кормления. Он напоминает мне о ней, о матери . Матери Саула. И моей матери, как она считает.

Закончив, он сигнализирует мне хрюканьем, и я забираю у него фляжку. Крепко завинчиваю крышку и вижу, как дрожат у меня руки. Когда я несу фляжку обратно к маленькому белому столику, внутри у меня будто все переворачивается. Голод с урчанием просыпается во мне, и я чувствую, как Саул улыбается у меня за спиной. В прошлом я только добавлял молоко в чай, но теперь не в силах устоять перед таким изысканным лакомством. По ночам мне снится молоко.

Закончив работу, мы снова идем в место, которое Саул называет домом. Дом на холме, защищенный забором и скрытый деревьями и тьмой. В автобусе кроме нас уже никого нет, и мы сходим возле больших дубов у подножия холма. Затем автобус разворачивается, словно сам по себе, потому что водитель не перестает таращиться на нас.