Бентли Литтл - Унижения плоти [СИ]

Когда они добрались до деревни, гид велел им привести себя в порядок, принять душ, ну и всякое такое, и встретиться снова через час за ужином. Они кушали в одиноком деревенском ресторане - бывшем доме, переоборудованном специально для туристов, приезжающих на психические операции. Еда была простой, примитивной и не очень хорошей, но Грегори этого не заметил. Он ел в каком-то оцепенении.

После ужина Фэй сказала, что пойдет с женщинами в магазин ремесел на той же улице.

Грегори отклонил предложение мужчин посетить петушиные бои и вместо этого решил побыть один.

Вечером на улице было гораздо оживленнее, чем днем. Празднично одетые крестьяне расхаживали взад и вперед, переговариваясь быстрыми, счастливыми голосами и продавая свои товары. Не обращая на них внимания, Грегори прошел через грубый вестибюль отеля и поднялся по узкой шаткой лестнице в их номер на третьем этаже, где на кровати его ждало существо.

Теперь оно было гораздо больше, размером с кошку или маленькую собаку. Существо все еще сохраняло что-то от своей первоначальной треугольной формы, но прозрачность исчезла. Оно было на вид плотное, слизкое, серого цвета, с красными иероглифами на спине и теперь уже видимыми, пугающими, глубоко посаженными, красными глазами. Оно смотрело на него, когда он вошел в комнату, и, казалось, сжалось, как будто ожидая возможности прыгнуть.

Грегори дико огляделся вокруг в поисках какого-нибудь оружия. Все, что он мог видеть, был сложенный зонтик, лежащий поверх одежды в открытом чемодане рядом с кроватью. Он бросился к нему, и существо прыгнуло одновременно с ним. Грегори нажал на защелку, зонтик мгновенно выдвинулся на полную длину, перехватив существо в воздухе и пронзив, легко войдя в мягкое липкое тело, вертящееся чудовище стальным наконечником.

Он почувствовал, как приступ боли разрывает его сердце.

Когда мышцы потеряли силу, зонтик выпал из его пальцев, и он сам упал на пол. В последние секунды сознания он смотрел затуманенными глазами на пронзенное существо, лежащее на полу перед его лицом. Из раны сочилась прозрачная белесая кровь, а похожие на крабьи, ноги существа отчаянно дергались.

Но было похоже, что оно улыбалось.

Когда Фэй вернулась в комнату, она увидела Грегори, лежащего на полу у изножья кровати, с раскрытым зонтиком в руках. Кончик зонтика был погружен в небольшую лужицу темно-коричневой омерзительной жидкости.

- Грегори? - позвала она. - Грегори?

И начала кричать.

Где-то в середине 1980-х я увидел интервью писательницы Тамы Яновиц [19] Тама Яновиц (англ. Tama Janowitz; родилась 1957) — американская писательница-романистка. Известность приобрела сборником рассказов «Рабы Нью-Йорка» (англ. Slaves of New York, 1986). Автор семи романов, среди которых одним из самых известных является «На прибрежье Гитчи-Гюми» (англ. By the Shores of Gitchee Gumee, 1996, переведён на русский язык в 2001 году). . Оно было трогательным, претенциозным... и просто никому не интересным и раздражающим. Для забавы я украл ее имя и дал его безумной женщине-ребенку из сумасшедшей семьи, у которой был день рождения. Вот эта история.

Щенки были такими милыми, когда они были мертвыми, размышляла Тама. Они не лаяли, не кусались, их не нужно было кормить. И они были такими чистыми! Они вообще не ходили в туалет, и вам больше не надо было убирать после них. Она протянула руки и взяла кучу мертвых щенков, крепко прижала их к себе, вдыхая знакомый кисло-сладкий аромат, который она так любила.

- Принес тебе еще одну! - сообщил ее отец, и голос его долетел до дома раньше, чем он появился сам. Тама отложила щенячью кучу и вскочила на ноги. Ее отец свернул с тротуара, ухмыляясь, и на мгновение остановился на краю лужайки перед домом. Он распахнул свой портфель, вытащил детеныша бигля и бросил мертвую собаку ей на руки.

- Убил его сегодня за обедом. Он был прямо возле офиса!

Тама подбежала к отцу и обняла его.

- Я люблю тебя, папа.

Он рассмеялся.

- Я тоже тебя люблю, милая.

Тама обернулась и посмотрела на щенков на лужайке. Двадцать! Теперь у нее было двадцать милых чистых тихих питомцев. Она была такой счастливой девушкой!

Они вдвоем вошли в дом, Тама крепко держала отца за руку. Он поставил свой портфель на стол в прихожей и, оторвавшись от нее, пошел на кухню, чтобы сделать себе выпивку, пока она включала телевизор и переключала на канал с его любимыми новостями. Через мгновение он появился со стаканом в руке и улыбнулся.

- Ты ведь знаешь, что будет завтра, не так ли?

- Мой день рождения! - Тама подпрыгнула и возбужденно захлопала в ладоши. - Мой день рождения! Мой день рождения!

- Вот именно. И сколько тебе будет лет?

- Тридцать пять! - закричала Тама. - Тридцать пять лет!

- Отлично, - отец рассмеялся над ее возбуждением. - А теперь иди на улицу и собери своих питомцев. Уже почти время ужина.

- Ладно, папочка.

Тама выбежала через парадную дверь на лужайку перед домом. Она собрала своих щенков и бросила их в корзину, оставив новую собаку наверху. Маленькая струйка крови все еще вытекала из уха щенка, но она знала, что к завтрашнему дню все высохнет.

Корзина была тяжелой. Она не могла с ней бежать, но несла ее в дом так быстро, как только могла. Она поставила корзинку рядом с диваном, в последний раз погладив своего нового питомца по голове, и села рядом с отцом, который смотрел телевизор.

- Сколько тебе лет, папочка? - спросила она.

- Мне сорок, - сказал он. - Ты же знаешь.

- Ты родил меня, когда тебе было пять, а маме восемьдесят два.

- Точно.

- Сколько тебе было лет, когда ты родил Хоуи?

- Мне было десять, а твоя мама умерла.

Глаза Тамы загорелись.

- Я помню это! Мы держали ее в ванной, до рождения Хоуи. Тебе пришлось разрезать ее, чтобы вытащить его!

- Да, - сказал он и поцеловал ее в макушку. - А теперь дай мне посмотреть новости.

Тама обняла отца и прижалась к нему, глядя в телевизор. Она не совсем понимала, о чем говорит репортер, но фотографии были красивые, а голос мужчины успокаивал, и ей было так хорошо и уютно, что она чуть не уснула.

На ужин отец приготовил макароны с сыром, а потом они вместе вымыли посуду. Поскольку это был канун ее дня рождения, он даже позволил ей отполировать до блеска тарелки и блюдца.

- Хоуи придет на мой день рождения? - спросила она, когда закончила вытирать последнюю тарелку.

- Нет.

Голос ее отца стал сухим и необычайно резким. Он откупорил раковину и начал ее мыть.

Тама чуть было не сказала что-то, но передумала. Она молча протирала, ставя всю посуду в шкаф. Снаружи, через окно, она видела, как другие соседские дети играют на улице. Лето почти закончилось, но было еще достаточно светло, чтобы дети могли играть на улице до семи или восьми часов вечера.