Дин Кунц - Глаза тьмы

Со временем, однако, проходя с Элиотом обычные ритуалы ухаживания, они все лучше и быстрее притирались друг к другу, и знакомство с этой игрой успокаивало ее, снимало внутреннее напряжение. Может, в этом действительно было что-то от езды на велосипеде.

После обеда они перебрались в кабинет, где Элиот разжег камин, выложенный черным гранитом.

Хотя зимние дни в пустыне обычно теплые, зимние ночи очень даже холодные, иногда и морозные. И в такую вот ночь, да еще с завыванием ветра за окнами, пылающий огонь мог только порадовать.

Тина сбросила туфли.

Они сидели бок о бок на диване перед камином, смотрели на языки — пламени, иногда на снопы оранжевых искр, взмывающих к дымоходу, слушали музыку и говорили, говорили, говорили. Тина чувствовала, что проговорить они могут до утра, так много важного накопилось у каждого, столь многим они считали необходимым поделиться друг с другом до того, как расстанутся. И чем больше они говорили, тем больше находили общего. Провели перед камином час, потом другой. И Тина чувствовала, что чем больше она узнавала об Элиоте, тем больше он ей нравился.

Она не могла точно сказать, кто инициировал первый поцелуй. Может, он наклонился к ней, может, она повернула голову к нему. Но, прежде чем она поняла, что происходит, их губы встретились, мягко и нежно коснувшись. Потом второй раз. Третий. Тут он начал покрывать короткими поцелуями ее лоб, глаза, щеки, нос, уголки рта. Целовал ее уши, снова глаза, оставил цепочку поцелуев на шее, наконец вернулся к губам. Поцеловал крепче, и она отреагировала сразу же, раскрыв рот.

Руки Элиота двигались по ее телу, и она поглаживала его плечи, шею, твердые мышцы спины. И как же ей было все это приятно.

Плывя, как во сне, они оставили кабинет и вошли в спальню. Он включил маленькую лампу на комоде, откинул покрывало и вышел.

Она боялась, что за минуту, на которую он ее покинул, чары рухнут. Но он вернулся, она осторожно поцеловала его, обнаружила, что ничего не изменилось, вновь крепко прижалась к нему.

Ей казалось, что вот так же они обнимались и прежде, много-много раз.

— Мы едва знаем друг друга, — прошептала она.

— Такие у тебя ощущения?

— Нет.

— У меня тоже.

— Я знаю тебя очень хорошо.

— Целую вечность.

— Но прошло только два дня.

— Слишком быстро? — спросил он.

— А что думаешь ты?

— Для меня — не быстро.

— Совсем не быстро, — согласилась она.

— Уверена?

— Абсолютно.

— Ты — сама любовь.

— Так люби меня.

Он не выглядел здоровяком, но поднял ее на руки, как ребенка.

Тина прижалась к нему. Видела огонь желания в его темных глазах, и секс был только частью этого желания. Знала, что тем же желанием горят и ее глаза, и он ценил то, что в них видел.

Он принес ее к кровати, уложил на спину, неторопливо, пусть на лице читалась страсть, раздел.

Сам быстро освободился от одежды, лег рядом с нею, обнял.

Медленно, тщательно принялся изучать ее тело, сначала взглядом, потом ласковыми руками, наконец губами и языком.

И Тина поняла, что ошибалась, считая, что во время траура необходимо соблюдать целомудрие. Следовало поступать с точностью до наоборот. Хороший, здоровый секс с мужчиной, который тебя любит, позволил бы гораздо быстрее сжиться с утратой, ибо секс — противоположность смерти, радостный праздник жизни, отрицание могильного небытия.

Янтарный свет разливался по его мышцам.

Он наклонился к ее лицу, они поцеловались.

Она просунула руку между ними, сжала, погладила его член.

Чувствовала себя распутной, бесстыдной, ненасытной.

Когда он вошел в нее, обхватила его руками.

— Ты такая сладкая, — прошептал он.

И начал древний, как мир, танец. Надолго, очень надолго они забыли о существовании смерти, наслаждаясь прелестями любви, и в эти заполненные счастьем часы им казалось, что жить они будут вечно.

Тина осталась у Элиота на ночь, и он осознал, что уже забыл, до чего это приятно, когда рядом лежит действительно дорогой тебе человек. В последние два года в этой постели побывали и другие женщины, некоторые даже оставались на ночь, но ни одна, кроме Тины, не доставляла ему такой удовлетворенности одним лишь своим присутствием рядом. А уж секс становился пусть приятной, но всего лишь премией, отнюдь не главной причиной, по которой ему хотелось, чтобы она была с ним. Она показала себя превосходной любовницей (нежной, ласковой, жаждущей получить наслаждение), но при этом оставалась такой ранимой и доброй. И в темноте силуэт ее тела, укрытого одеялом, служил талисманом от одиночества.

Наконец он тоже уснул, но в четыре часа утра его разбудили крики беды.

Она сидела, зажав в кулаках простыню, вышвырнутая из кошмарного сна. Дрожала всем телом, бормотала что-то бессвязное о человеке в черном, монстре из сна.

Элиот включил лампу на прикроватном столике, чтобы доказать ей, что в спальне они одни.

Она рассказывала ему о своих кошмарах, но до этого момента он не подозревал, какие они ужасные. И эксгумация тела Дэнни, похоже, действительно пошла бы ей на пользу, каким бы жутким ни выглядело его изуродованное и полуразложившееся тело. Если вид его останков мог положить конец этим кошмарам, конечно же, следовало извлечь гроб из могилы.

Он выключил свет, убедил ее лечь. Прижимал к себе, пока ее не перестало трясти.

К его изумлению, страх Тины быстро уступил место страсти. Они вновь поймали ритм, который принес им столько радости. А потом они оба соскользнули в сон.

За завтраком он предложил ей поехать с ним на пикник, где он собирался отвести в сторонку судью Кеннбека и поговорить с ним об эксгумации. Но Тина хотела вернуться домой и заняться комнатой Дэнни. Она считала, что должна как можно скорее очистить спальню от вещей мальчика, закончить это дело до того, как вновь потеряет присутствие духа.

— Мы увидимся вечером, не так ли? — спросил он.

— Да.

— Я снова приготовлю тебе обед.

Она похотливо улыбнулась.

— И что ты под этим подразумеваешь? — поднялась со стула, перегнулась через стол, поцеловала его.

Аромат ее тела, синева глаз, бархатистость кожи, которую он ощутил, прикоснувшись рукой к щеке Тины, вызвали прилив любви и желания.

Он проводил ее к «Хонде», усадил за руль, наклонился к открытому окошку и задержал еще на пятнадцать минут (ее это нисколько не тяготило), расписывая блюда, которые составят их сегодняшний обед.

Когда же наконец «Хонда» тронулась с места, он провожал Тину взглядом, пока автомобиль не скрылся за углом, и только тут понял, почему старался затянуть ее отъезд: боялся, что больше не увидит эту удивительную женщину.

Причин для таких черных мыслей вроде бы и не было. Конечно же, неизвестный, который досаждал Тине, мог вынашивать коварные замыслы, попытаться нанести ей урон. Но Тина не думала, что угроза столь серьезна, и Элиот в этом с ней согласился. Этот мучитель старался причинить ей душевную боль, но не хотел ее смерти: для мертвых все страдания заканчиваются.