Дин Кунц - Глаза тьмы

Эванс отреагировал как и положено. Ахнул от неожиданности, когда понял, что его чем-то обрызгали.

При этом смертоносный туман (в жидкости содержался быстродействующий нейротоксин) проник еще глубже в нос и через мембраны носовых пазух всосался в кровь. А две секунды спустя у Эванса развился обширный инфаркт.

Удивление на его лице сменилось шоком. А потом — болью. Он прижал руку к груди, на губах запузырилась слюна. Глаза закатились, и он упал.

— Человеку плохо, — подал голос Брукстер, убирая баллончик в карман.

К нему начали поворачиваться головы.

— Раздвиньтесь, пожалуйста, — добавил Брукстер. — И ради бога, вызовите врача!

Убийства никто не видел. Хотя все произошло в толпе, тела убийцы и жертвы послужили надежным прикрытием. Даже если какая-нибудь камера наблюдения снимала этот момент, едва ли на видеопленке нашли бы что-то компрометирующее.

Уиллис Брукстер опустился на колени рядом с Майклом Эвансом, сделал вид, будто пытается найти пульс. Хотя и знал, что сердце биться не могло. Тонкая жидкая пленочка покрывала нос, губы и подбородок жертвы, но состояла она из безвредного растворителя, в котором находился яд. Сам яд уже проник в тело, сделал свое дело и разложился на химические вещества, которые всегда присутствовали в организме, а потому не могли вызвать подозрений экспертов. Да и до полного испарения растворителя оставались считаные секунды.

Охранник протолкался сквозь толпу зевак, присел рядом с Брукстером.

— Черт, да это же Майкл Эванс. Что случилось?

— Я — не врач, — ответил Брукстер, — но мне представляется, это инфаркт. Он упал совсем как мой дядя Нед в прошлом году, четвертого июля, когда смотрел фейерверк.

Охранник попытался нащупать пульс, но куда там. Попытался сделать искусственное дыхание, потом сдался.

— Думаю, уже поздно.

— Как мог у такого молодого случиться инфаркт? — недоумевал Брукстер. — Хотя все под Богом ходим.

— Это точно, — согласился охранник.

Доктор отеля после осмотра тела назвал бы причиной смерти инфаркт. Как и коронер. Эта причина значилась бы и в свидетельстве о смерти.

Идеальное убийство.

Уиллис Брукстер подавил улыбку.

Судья Гарольд Кеннбек свободное от работы время посвящал сборке моделей кораблей в бутылках. Стены кабинета украшали результаты его трудов. Крошечный голландский баркас семнадцатого века поднял все паруса в маленькой бутылке из светло-синего стекла. Большая четырехмачтовая шхуна заполняла бутыль в пять галлонов. Тут были и четырехмачтовая баркентина, и шведский парусник середины шестнадцатого века, и испанская каравелла пятнадцатого, и британский торговый корабль, и балтиморский клипер. Каждая модель, по существу, являлась произведением искусства, и для многих из них бутылки выдувались по специальному заказу.

Кеннбек стоял перед одним из стендов, смотрел на точную копию французского фрегата восемнадцатого века. В этот момент он, однако, не переносился в прошлое, не представлял себе, как ведет фрегат к далеким островам. Нет, думал он о недавних событиях, связанных с делом Эванс. Корабли, запечатанные в стеклянных камерах, помогали ему расслабиться. Ему нравилось смотреть на них, когда предстояло найти выход из сложной ситуации или когда он сильно нервничал. Они добавляли Кеннбеку уверенности в себе и тем самым способствовали принятию оптимального решения.

Чем больше Кеннбек думал о случившемся, тем сильнее крепла его убежденность в том, что эта Эванс знать не знала о случившемся с ее сыном. Понятное дело, если бы кто-то из участников проекта «Пандора» рассказал ей, что произошло с ехавшими в автобусе скаутами, она бы не отреагировала столь хладнокровно. Она бы испугалась, пришла в ужас… и чертовски разозлилась. Помчалась бы в полицию, в средства массовой информации.

Вместо этого она обратилась к Элиоту Страйкеру.

И вот тут возник парадокс, выпрыгнул как черт из табакерки. С одной стороны, она вела себя так, будто не знала правды. Но с другой, через Страйкера добивалась скорейшей эксгумации, и выходило, что ей что-то известно.

Если верить Страйкеру, мотивы женщины подозрений не вызывали. По словам адвоката, миссис Эванс чувствовала себя виноватой, потому что ей не хватило мужества взглянуть на изувеченное тело своего сына перед похоронами. Она считала, что не отдала ему положенные почести. И чувство вины постепенно переросло в серьезную психологическую проблему. Она постоянно подавлена, а по ночам ее мучают жуткие кошмары. Так говорил Страйкер.

И Кеннбек склонялся к тому, чтобы ему поверить. Конечно, следовало помнить и о том, что совпадений не бывает. Кристина Эванс, скорее всего, совершенно не сомневалась в официальной версии случившегося в горах, ничего не знала о проекте «Пандора», когда решила эксгумировать тело сына, но она крайне неудачно выбрала время.

Если женщина ничего не знала о том, что официальная версия не имеет ничего общего с действительностью, Сеть могла бы использовать ее мужа и особенности американского судопроизводства, чтобы оттянуть вскрытие могилы. А тем временем агенты Сети раздобыли бы тело мальчика в той степени разложения, какому подверглось бы тело Дэнни после годичного пребывания в гробу. А потом они бы тайно, ночью, когда кладбище закрыто, вскрыли могилу и положили в гроб останки псевдо-Дэнни, заменив камни, которые лежали там сейчас. И горюющая мамаша реализовала бы свое давнее желание увидеть останки сына.

Это была бы сложная операцию, над которой постоянно висела бы угроза провала. Но риск не выходил за пределы допустимого, и никого бы не пришлось убивать.

К сожалению, Джордж Александер, глава Невадского бюро Сети, не обладал терпением или надлежащими умственными способностями, чтобы определить истинные мотивы женщины. Он предположил самое худшее и предпринял соответствующие действия. Когда Кеннбек сообщил Александеру о запросе Элиота на вскрытие могилы, глава бюро отреагировал незамедлительно, ударив наотмашь. Убийство Элиота планировалось выдать за самоубийство, женщина погибла бы при пожаре, ее муж — от инфаркта. Две первые, организованные в крайней спешке попытки убийства провалились. Страйкер и женщина исчезли. И теперь вся Сеть оказалась по уши в дерьме.

Когда Кеннбек отвернулся от фрегата, раздумывая над тем, а не порвать ли ему контакты с Сетью, прежде чем ее обломки утащат на дно и его, в кабинет вошел Джордж Александер, стройный, элегантный мужчина. В туфлях от «Гуччи», в дорогом костюме, с золотыми часами «Ролекс». Аккуратно подстриженные каштановые волосы уже засеребрились на висках. В его ясных, зеленых глазах читалась скрытая угроза. При улыбке левый уголок тонкогубого рта под тонким прямым носом и высокими скулами чуть поднимался, придавая лицу озорное выражение, но на тот момент шефу бюро было не до улыбок.