Луис де Хейро - Рука судьбы или Этюд о предопределенности [Тайны Египта]

Хотя ему уже исполнилось семьдесят лет, он был подвижен и проворен, как мальчишка. Правда, он носил очки, но вряд ли можно ожидать увидеть без очков какого-либо профессора и тем более столь знающего египтолога. Очки в золотой оправе — единственная дань роскоши — придавали его лицу выражение глубокой учености, которое, казалось, произвело должное впечатление даже на нашего арабского гида. Этот мошенник и не пытался угощать нас обычными выдумками и баснями, как принято обращаться здесь с туристами, а просто указывал на любопытные места и предметы длинным тощим пальцем и ждал объяснений профессора.

Мы бродили от склепа к склепу, пока, наконец, день не подошел к концу и мы не вернулись к себе в хижину.

Профессор был чрезвычайно доволен первым днем работы, но испытывал немалые подозрения в отношении сопровождавшего нас араба. Когда мы беседовали после скудного ужина, он перечислил множество сомнительных черточек в поведении гида. Особенно подозрительным показался моему спутнику один случай. Коридор в гробнице вывел нас к небольшой камере; профессор решил задержаться и повнимательней изучить ее устройство, после чего проводник вспылил и принялся возражать. Но, при всей своей хитрости, наш араб недооценил упорство человека, с которым ему предстояло иметь дело. Профессор фон Хеллер приехал в Фивы с целью нечто выяснить и найти, и никакие каменные стены и орды враждебных арабов не могли остановить ученого, твердо заключившего, что его обязанностью было продолжать исследования в интересах науки.

Однако он решил, что на следующий день мы пойдем в развалины без проводника — и предупредил меня перед сном, что необходимо запастись достаточным количеством спичек.

— Видите ли, — сказал он с улыбкой, — когда самостоятельный турист отказывается от услуг местных гидов, эти хитрые собаки, как правило, ползут за ним в темноте и задувают его факел в самой запутанной части склепа, считая, что несчастный, проведя ночь в обществе мумий, будет только рад в следующий раз обратиться к проводникам.

Не успел забрезжить рассвет, как профессор, уже одетый, разбудил меня и тихо, но настойчиво заявил, что пора вставать. Лениво и сонно я подчинился. Пока я одевался, мое внимание привлекли голоса двух мужчин, полушепотом говоривших по-арабски за окном. В одном я узнал нашего вчерашнего проводника, а в другом — араба-слугу, который, я готов был поклясться, был занят в эту минуту приготовлением завтрака. Что-то в голосе проводника — хоть я и не понимал ни слова из того, что он говорил, — внушило мне мысль, что предметом разговора были я и мой спутник.

В этот момент в комнату вошел профессор и сразу же расслышал подозрительно приглушенные голоса. Сделав мне знак молчать, он быстро подкрался к окну и прислушался. Затем профессор, владевший арабским, стал заносить в свою вездесущую записную книжку каждое слово, в то время как по его лицу, словно свет луны над водами Нила, разливалась мягкая довольная улыбка. Через несколько минут разговор прекратился, проводник ушел, а наш арабский слуга на вполне приемлемом ломаном английском сообщил, что завтрак готов.

За скромной трапезой профессор рассказал, что его вчерашние опасения оказались более чем обоснованы. Судя по словам проводника, нас заподозрили в попытке разузнать лишнее, и слуга был предупрежден, что он не должен делиться с нами никакими сведениями о гробницах. Подслушанный разговор не оставил у профессора никаких сомнений в том, что в некрополе находилась неизвестная науке гробница; и более того, усыпальница эта являлась ценнейшим хранилищем большого количества драгоценностей и реликвий прошлого. Арабы, посвященные в тайну, собирались разграбить склеп, когда представится благоприятная возможность. Профессору не удалось выяснить, как они намеревались поступить с нами теперь, когда мы отказались от услуг проводников; но гид посоветовал слуге позаботиться о себе, так как в один прекрасный день мы, надо полагать, не вернемся из долины мертвых.

Должен признаться, я немного волновался, пока мы готовились к отъезду, поскольку слышал от профессора всевозможные истории о факелах, которые неожиданно гасли в самых труднодоступных местах, и о людях, умерших с голоду, прежде чем их успели хватиться. Но добродушный старик несколько утешил меня, сказав: «Я сделал приготовления на случай подобных опасностей и не боюсь алчности арабов». Говоря это, он извлек из своего дорожного мешка два складных фонаря с глухими щитками и небольшую флягу с маслом, которую незаметно сунул в карман.

Мы снова тронулись в путь и, стремясь рассеять подозрения арабов, посетили всевозможные любопытные склепы; лишь затем мы направились к тому из них, что интересовал нас больше всего. За исключением молодого англичанина, мы были единственными иностранцами в окрестностях. Летний сезон был в самом разгаре, и все остальные бежали отсюда, спасаясь от невыносимой духоты. Что же до незнакомца с печальным лицом, то он редко попадался нам на глаза. Иногда мы видели его издали, пересекая лабиринты между гробницами, но всякий раз он будто намеренно избегал близкой встречи с нами. Мы заметили, что все арабы, как могло показаться, испытывали перед ним какой-то суеверный страх; они никогда и ни под каким предлогом не приближались к нему, и его сторонились и оставляли в покое даже дети, которые обычно осаждают любого иностранца, выпрашивая милостыню. Внешность и одежда выдавали в нем джентльмена, однако при взгляде на него невольно поражала безымянная тень, словно всегда нависавшая над этим человеком — тень уныния, отчаяния, тоски, предчувствия; ее не изобразить словами — она просто ощущалась.

Когда мы наконец добрались до того места, где накануне прекратили свои исследования, профессор зажег фонари и, не говоря ни слова, нырнул в непроглядную тьму подземных ходов, ведущих к более отдаленным гробницам. Время от времени он останавливался и освещал лучом фонаря какой-нибудь фрагмент резьбы или надпись на стене.

Я заметил, что в начале каждого коридора он тщательно осматривал левую стену, извлекал немного воска из своей кожаной геологической сумки и делал оттиски маленьких цифр или букв, которых я даже не замечал. Поначалу я думал, что это была лишь предосторожность на случай, если мы заблудимся, но немного позже профессор признался, что в своем исследовательском энтузиазме совершенно позабыл об опасности. На стенах же он обнаружил какие-то знаки, отсутствовавшие в других гробницах; по мнению профессора, они являлись важным ключом к местоположению разыскиваемого им захоронения.