Ричард Кэдри - Дети Лавкрафта [сборник litres]

Как я и думала, письмо находилось во втором из четырех ящиков редких рукописей и переписки. Лежало почти сверху: шесть листочков писчей бумаги в прозрачном пакете. Одиннадцать из двенадцати страниц были исписаны от руки, почерк высокий, аккуратный, легко читаемый. Я извлекла листы из пакета и разложила их на одном из столов. Была весьма довольна собой. Возвратилась к себе в кабинет и пригласила Фаранджа.

Вид листков произвел на него куда меньшее впечатление, чем мне представлялось. С руками, засунутыми в карманы брюк, он подошел к столу, как будто рассматривал коллекцию старых рекламок. Он не нагнулся поближе рассмотреть письмо, как сделал бы ученый (или коллекционер). Если честно, не было похоже, что он вообще уделяет исписанным страничкам много внимания. Когда он обернулся, то в его правой руке оказалась книга, вот эта книга. – Минерва кивнула на лежавший у нее на коленях том. – Я готова поклясться на стопке Библий, что он не приносил ее с собой в кабинет. Фарандж сказал: «Хочу знать, могу ли я просить вас об услуге и исследовать для меня вот это».

Я сразу же поняла, что за игру он затеял. Открыв книгу, я найду в ней пачку банкнот, засунутых в обложку. Я скажу что-то вроде: «Мне нужно осмотреть ее у себя в кабинете», – выйду из зала, а когда вернусь, то увижу, что стол пуст. Я отдам книгу Фаранджу, он уйдет – и дело сделано. Возможно, он еще раз проделает такое, если узнает еще о какой-нибудь редкости, какой владеет библиотека.

Разумеется, я и не собиралась принимать от него взятку. Хотя мне было любопытно узнать, каковы текущие расценки. Я взяла книгу. И уже предвосхищала выражение на его лице, когда отвергну его предложение. Держа книгу в левой руке, правым указательным пальцем приоткрыла обложку, – Минерва показала, как это было, – чтобы придать драме больше накала.

В книге не было никаких денег. По сути, в книге вообще ничего не было: ее страницы были пусты. Я бы сказала, что она ничем не отличалась от журналов, какие можно купить в любом книжном или магазине канцтоваров, если не считать того, что чувствовалось: том этот куда более древний. Время отгладило обложку. Страницы были мягкими, только что не маслянистыми, мне подумалось, что они, возможно, из пергамента. Когда я переворачивала их, в воздух вздымались легкие облачка бумажной пыли. Я пролистала ее всю, до последней страницы – книга была пуста. Взглянув на Джорджа Фаранджа, я сказала: «Не понимаю. Что, по-вашему, мне предстояло исследовать?» И протянула ему книгу.

«Не соблаговолите ли еще раз взглянуть?» – спросил он. Его опыт убеждал его, что как читателю необходимо приучить себя к конкретному тексту, так и конкретному тексту необходимо приучить себя к читателю.

Неужто я пропустила что-то? В голову не приходило, что Фарандж попытается дать мне взятку в виде личного чека, но я была новичком в этом мире. Я раскрыла книгу. Пролистала каждую страницу, всякий раз убеждаясь, что она не слиплась со следующей. Из чего бы ни были сделаны листы книги, они были мягче, упружистее , пергамента. Впрочем, в конечном счете в книге не оказалось ни текста, ни денег. Я уж стала было подумывать, а не розыгрыш ли это – Джордж Фарандж со своей пустой книжкой, своего рода прощальная дурашливая шутка, состряпанная Хайдеки, хотя смысл ее до меня и не доходил. В качестве шута-стриптизера этого малого взяли бы на такую забаву самым последним. Я подняла глаза от книги…

…и передо мной стояла Ивонна, точно такая же реальная и живая, как вы для меня и я для вас. Она была одета в футболку-варенку большего, чем нужно, размера и пару новых джинсов – один из нарядов, сообразила я, что мы с ее отцом купили ей, когда закончилась ее реабилитация. Да, реабилитация. Вместо того чтобы перебрать с героином, девочка на моих глазах зашла в кабинет школьного психолога, вывалила на стол содержимое своей сумочки и сама заявила, что ей необходима помощь. Отдаю должное этому врачу, мисс Боуэн. Она не ударилась в панику, не кинулась звать ни школьную полицию [13] Речь идет о так называемых «школьных сотрудниках по ресурсам», которых Министерство юстиции США определяет как «приведенных к присяге сотрудников правоохранительных органов, отвечающих за безопасность и предотвращение преступности в школах». , ни меня с отцом Ивонны. Она не притронулась к беспорядочной куче на своем столе. Три последовавших часа она употребила на беседу с Ивонной, пока моя дочь не почувствовала себя в силах позвонить мне и своему отцу. Я помнила тот звонок, помнила шок от него, будто меня окатили холодной водой, ощущение, будто внутри меня смялось что-то, словно мои внутренности были из фольги, а чья-то чудовищная рука комкала их. Когда выводила машину задним ходом со стоянки, поставила ручку на движение вперед, вылезла на бордюр, поцарапала базу. С отцом Ивонны мы встретились у входа в школу, он был в той ярости, какая обуревала его, когда он был воистину напуган. Мы взялись за руки и пошли в школу на встречу с Ивонной и школьным психологом, которая закончилась тем, что мы с отцом повезли ее на тот берег, в Пенроуз, поместить в тамошний центр реабилитации. Весь следующий месяц был наполнен нашими с отцом Ивонны встречами: с врачом, наблюдавшим за ее лечением, с группой поддержки членов семей наркозависимых, со школьным психологом Ивонны, с самой моей дочерью, и одной, и вместе с лечащим врачом. Встречи эти продолжались и после того, как мы взяли ее домой, об этом-то мы и говорили с ней, меняя время следующего ее посещения врача, чтобы дать ей весной попробовать себя на беговой дорожке.

Дочь моя не только разговаривала со мной, она мне помогала на кухне того дома, который мы с ее отцом продали в ходе развода. Я обожала тот дом. В нем были просторные комнаты с высокими потолками, прогреть которые было не так-то легко, но я на это не обращала внимания. Кухня располагалась в глубине дома и заканчивалась окошком в уголке, где Ивонна, когда была поменьше, бывало и просиживала за чтением. Дом тот был выстроен после Гражданской войны в паре с другим, бок о бок, человеком, сколотившим состояние на железной дороге. Сам он жил в нашем доме, а его брат-близнец – в соседнем, пока они не разругались и с тех пор так и не разговаривали. Я могла бы всякого порассказать вам о том доме. Пристрастившись к исследованиям, от желания исследовать не избавишься никогда, я так полагаю. Так вот, мы сидим на кухне с ее длинными столешницами, тут же и отец Ивонны, стоит у плиты, лук и специи обжаривает для чили, которое он каждые пару недель готовил. Видеть его в привычном свитере и джинсах, в фартуке с надписью: «НЕ ЗАСТАВЛЯЙТЕ МЕНЯ ТРАВИТЬ ВАС ЕДОЙ» было для меня почти так же удивительно, как и видеть Ивонну. Но в том был смысл: она не умерла, а потому и не было ни одного из ужасных последствий, вызванных этим ужаснейшим событием. Мы по-прежнему оставались семьей и жили в нашем доме.