Ричард Кэдри - Дети Лавкрафта [сборник litres]

Стена кварца отражает блики света, а в самой середине ее зазубренная кроваво-красная дыра, заткнуть которую можно бы кулаком какого-нибудь здоровяка. Дыра слегка расширяется, когда Пустота вдыхает запахи тепла и страха. Дюжина дыр поменьше образуется в виде завитка вокруг большого отверстия. Каждая испускает музыку, каждая пузырится радиацией перегретой бесконечности. Желудочные кислоты первородной реальности курятся, прорезая себе проходы в кристалл.

Небесная песнь возносится, становится пронзительной мелодией флейты, которая вздымается выше и выше до затяжного визга. Крик этот попадает в спектр смертных и вызывает расслабление клапанных регуляторов организма. Тяготение смещается и угрожающе возрастает. Сельчане один за другим рывком высвобождаются, выдергиваются из своих уз (тянущихся следом обрубленных конечностей и сердцевины кишок), словно бы захваченные невидимыми завихрениями циклона. Тела шмякаются о стену и зависают, как привязанные. Мгновенно. Тяга Пустоты неодолима. Их засасывает в скважину кристалла – один сдирающий кожу дюйм за другим, дробящим кости. Живое мясо подается через мясорубку скотобойни. Крики стихают и прекращаются. Остающиеся лужицы спроваживаются в черную вонючую дыру, оставляя пол узилища чистым, будто вылизанным. Наконец твои прислужники с грохотом обрушивают охранительные ворота. Головы у дикарей понурены. Из-под их капюшонов проскакивают рыдания.

Тут трудно не посочувствовать скулящим смертным. Вся эта кровавая катавасия проходила бы куда как к черту проще, если бы прорезь между плоскостью смертного и Великой Тьмой была бы капельку пошире. Забавно, м-р Крапинка сидит над пропастью в земле, м-р Гасило торчит из ямы, ширины какой вполне хватит, чтоб слона глотнуть. А ты? Ты зеница ока дырки от сучка. Была б возможность, ты мигом изменил бы. Некий вулкан в Перу приходит на ум…

– Хозяин!

Джей Ухмылка стоит у плит нижних ступеней лестницы, идущей, извиваясь, прямо в твой замок. Джей Ухмылка, кажется, как обычно, обходителен, если не обращать внимания на его шизофреническое уплощение эмоций. Впрочем, его отороченные мехом бархатные перчатки скрывают руки, похожие на голые кости. Ноги его (сапоги по колено) и пенис (железный гульфик, тоже мехом отороченный) в том же лишенном плоти состоянии. Он живой или живой мертвец? Он может задерживать дыхание на продолжительное время, чего бы это ни стоило. Так же, как и твое, его сердце (которое тебе довелось как-то узреть после того, как какой-то доброжелатель всерьез рубанул его топором) это не мускульный мешок, а очень большой желвак. Он не улыбается, если только не подловить его краешком глаза, даром что подловить его сродни тому, чтоб провести собственное отражение в зеркале. Есть легенда, что настоящую его улыбку видели одни только его жертвы.

– Разве можно, чтоб посетители являлись незваными? Послы короля Скупого? Там двое среди них… королевский драгун и прямоходящий зверь из Урской династии? Сэр Марион Хэнд и Кролик Аббат? Стоит ли мне опасаться худшего?

Твой прихвостень (человек, проклятье которого – невозможность выговорить повествовательное предложение) не питает слабости к эмоциям, того меньше – к гиперболам.

Ты обдумываешь безрадостные последствия этого неожиданного визита агентов короля. Трудно сосредоточиться в такой близи к источнику большего в тебе и его вечного пения. Пустота бушует за этой тонкой перегородкой, еще громче после недавней кормежки. Ее не унять. Ее не насытить. Она стремится стереть твое личное факсимиле и отправить тебя с заданием полного уничтожения. Ты силишься сохранить личность и преуспел в том на комариный волосок.

– Джей.

– Да, Барон?

– Они привели с собой собаку? Я ненавижу собак, в особенности этого пса.

– Вроде нет.

– Повезло. Беги за приличным фарфором.

Снег таял и выпадал вновь. Император и несколько королей избавились от груза плоти и обратились в прах. Отгремели несколько мелких войн. Жизнь шла как обычно. Время от времени стая воронов усаживалась на вершине холма и гадила на стоявших истуканов. Многие гнездились в ветвях наводящего ужас трепещущего дерева, которое уже тысячелетие терпело птиц. Ни один из воронов не принадлежал к Урской династии: они складно и сказать-то не могли, что побудило их сбиться в стаю. Народы Пелоки и Малета считали воронов посланцами и глашатаями Того света. Возможно, стая поджидала какой-то особой разновидности смерти.

Между тем свободные от земных законов физики, тело Лохинвар и ее рассудок зависли, вмороженные в черный лед ледника, доставленного с южного полюса покинутой планеты, что вращалась вокруг звезды, столь удаленной от Земли, что ее нельзя было разглядеть в телескоп. Подсознание Лохинвар мерцало на орбите вокруг вышеупомянутой звезды. Она этого парадокса не постигала. Голос Сверхразума (так определял себя бестелесный интеллект, заполнявший окружающие тени) утешал ее. Необычайная форма обучения началась, введенная этим призрачным присутствием давно исчезнувших видов. Секреты матери, тайны Матери-цивилизации и ей подобных вводились посредством внутривенных капельниц непосредственно в мозг юной Лохинвар.

Настал день, когда ее подсознание улетучилось с галактического кольца домой и тем самым воссоединило рассудок, тело и душу. Ее оживленная модель была помещена в специально созданное и полунесокрушимое тело. На левом плече Лохинвар появилась татуировка сорокопута, запечатлевшая кладезь разрозненных познаний, которые вполне могли бы обеспечить ей более счастливый жребий среди троглодитов или довести до сожжения на костре как ведьму. Соответствующие обстановке латы и вооружение были предусмотрены. Прежде чем Лохинвар вышла из стального лона под горой у безымянной реки, Сверхразум предупредил ее: возврата быть не должно, не вздумай возвращаться. Энергия защиты введена и начала действовать.

«Твоя модель, – сказал Сверхразум , – разработана на максимальное насыщение. Употреби свои познания на свершение великих и ужасных деяний».

– Нет у меня ощущения, будто я хоть что-нибудь знаю, – призналась Лохинвар.

« Говоря относительно, и это тоже правда» .

– Я что, перевертыш?

«Уже нет. Теперь ты опять настоящая девушка, более или менее. Тяготение развернуло и вознесло настоящую девушку на поверхность мира сего. Прощай, Лохинвар. Дай себе волю, круши… и в любой из вселенных, какая подвернется».

Ужин стал катастрофой. Масштаба Помпей, или вулкана Кракатау, или последнего акта шекспировской пьесы.