Томас Лиготти - Ноктуарий. Театр гротеска [сборник litres]

В каком месте он оказался впоследствии – сказать было нельзя. Похоже, он находился под землей – возможно, в подвальном помещении той самой диковинной лавки. С той поры он жил в темноте, нарушаемой лишь тогда, когда его хранитель спускался к нему и освещал всю длину его чудовищного разросшегося тела.

«Жертва ужасной магии», – шептал проводник. Но свет ни разу за все время не потревожил его дремоту, ибо у его нового физического воплощения не было органа, выполнявшего функцию глаз.

После осмотра с посетителей взимались крупная сумма и обещание хранить тайну об увиденном чудовище. Чуть погодя их выслеживали и убивали – с целью обеспечить раз и навсегда неприкосновенность обета. Но как же им повезло, этим прибывшим издалека странникам, встретить смерть со свежим ощущением экзотического чуда, ради которого они проделали такой долгий путь. А для него все расстояния и чудеса давно уже перестали существовать в том тесном и безвестном плену, где обрел он новый, ужасный дом.

Никто не ведает, как туда войти, никто не помнит, по какому маршруту прибывают к ним подобные сцены. Возможно, через туннель мягкой черноты, где нет ни стен, ни пола, ни чего-либо твердого в принципе – этакий расплывчатый обтекаемый конус, плывущий к темной конечной точке. А потом, нежданно-негаданно, вспыхивает всеобъемлющий свет – и вокруг, как по мановению руки, появляется реквизит. Суть ситуации вспоминается за одну секунду, а предшествующий ей проход через темноту – через унылый старый тоннель – забывается. А может, и нет ее – этой входной двери в сон, нет завязки перед кульминацией: галерея застывших образов внезапно оживает, и все они начинают озвучивать свои роли с полуслова, не помня о том, что говорили до этого.

Но здесь важен не зачин, а продолжение, не прибытие, а само бытие. Таков закон, на котором зиждется все остальное, – ограничивающий и формирующий закон структуры. И это здание, где разворачивается ситуация – странное, завершенное само по себе, – как известно, не является частью большого пейзажа. Как если бы вырисованные талантливой кистью горы остались без неба на заднем плане или озера на переднем – просто горы посреди девственной белизны холста. И что же это за здание – не то больница, не то музей, быть может, бизнес-центр? Или просто некое лишенное имени Учреждение? Что бы ни творилось за пределами здания, – внутри него – среди тех, у кого тут важные дела, – царит атмосфера опоздания, как будто время вышло и важная встреча уже упущена.

А в каком кабинете она вообще должна была произойти? В этой ли части здания, на этом ли этаже? Все коридоры здесь выглядят одинаково без надлежащего освещения и готовых подсказать дорогу служащих. Ни одна дверь не пронумерована. Раз цифры тут не помогают, делать решительно нечего – переходить из одной пустой комнаты в другую суть пустая трата времени. Жизненно важное событие уже миновало, и ничто в мире не может восполнить эту потерю.

И тогда своего рода кульминация ждет вас в тени под лестницей, где вы можете укрыться от гнетущих перспектив и последствий своей неудачи.

Вот только в этой с виду тихой и спасительной гавани вас поджидает монструозная ловчая сеть. Стоит ее потревожить – и тысячи огромных пауков с разных ее концов вдруг поползут к вам. Может, это и не пауки вовсе – сложно сказать, слишком уж необычны у этих тварей тела. Впрочем, какими бы ужасными они ни были, вы знаете, что они-то вам и нужны.

Ибо, только пройдя через их жвала, можно найти путь к спасению и избавиться от этой пытки. Все помнят этот финальный побег по кошмарам. Все знают, каково это – громко кричать.

Еще одна вечеринка, в этот раз в какой-то неведомой дали: на краю леса – старый дом, за которым высятся сосны, верхушками достающие до самой луны. Все гости выглядели неважно, хуже мне и видеть не приходилось, но почему-то элегантно. Девушки с лицами восковой белизны тут носят легкие платья с длинными рукавами; их изящные кисти затянуты в атласные перчатки, а на ножках красуются чулки. Их пышные прически, в сочетании с веерами и вуалями, не дают разглядеть лиц, а глаза и вовсе неразличимы в черных макияжных окантовках. Мужчины – все в темных очках, на головах у них широкополые шляпы. Вернее – в этот раз! – почти все в темных очках, и шляпы почти у всех; но лучше бы те, остальные, тоже чем-нибудь прикрыли желтушные свои лица – мне бы было тут комфортнее. У всех в руках бокалы с шампанским, галактики пузырьков вихрятся в бесцветной жидкости; впрочем, кажется, будто даже эта изящная стеклянная посуда отягощает их непослушные руки. Напиток расплескивался то тут, то там, хотя как и всегда, подобные оплошности здесь старались свести к минимуму. У меня на глазах произошла парочка таких вот казусов – дорогие вечерние наряды гостей все вымокли; но, я уверен, на деле лишь парочкой не обошлось. К счастью, шампанское, как я уже заметил, не имело яркой окраски – доктор об этом особо позаботился – и оставляло после себя лишь влажные пятна, высыхавшие без следа.

Я решил хоть раз нацепить эти смешные темные очки, но мое ухоженное лицо и пышная шевелюра все равно выделялись из толпы. Доктор, почти сразу приметив, где я, отвел меня в сторону.

– Тебе бы шляпу надеть, – буркнул он. – Сам ты ни шляпы, ни очков не носишь, – парировал я. – И я всегда хотел спросить, зачем тебе эта густая пиратская борода. У каждого мужчины в этой комнате – ну, кроме меня, – она вызывает настоящее отчаяние.

– Я – их врач. Пусть порой они презирают меня за это, – в глубине души они наверняка рады, что я не такой, как они. Как тебе вечеринка?

Я мог бы соврать, что меня все устраивает, но почему-то в этот раз не стал.

– Не жди от меня энтузиазма, – сказал я, но доктор сделал вид, что не слышит. Каким бы странным это ни казалось, думаю, он действительно гордился тем, как справляется с невеселыми обязанностями хозяина этой вечеринки. Мою же персональную выдержку объясняла лишь прискорбная потребность в докторских дотациях. А вот его, похоже, весь ужас положения ни капли не задевал.

– Как-то ты рано сегодня, с чего бы вдруг? – спросил он, поглядывая на часы.

– Хочешь, чтобы я ушел?

– Нет, вовсе нет. Просто, как видишь, они нервничают, когда ты здесь. Сегодня они, думаю, рассчитывали задержаться подольше. Мог бы проявить немного такта, что ли…

– Думаешь, если бы проявил, – спросил я напряженным шепотом, – это бы как-то им всем помогло? Ты что, правда в это веришь?

Доктор понимал, что я прав, и ничего не ответил.

– Значит, мне куда-нибудь пока деться? – спросил я, выделяя каждое слово. Доктор в ответ на полном серьезе кивнул. – Хорошо, тогда я зайду в дом и поброжу наверху. Когда захочешь начать, крикни мне.