Томас Лиготти - Ноктуарий. Театр гротеска [сборник litres]

И вот, безлунная ночь пришла и ушла, а помощница, посланная миссис Глимм, так и не вернулась с кладбища на холме. И похоже, ничто в северном приграничном городе не изменилось. Все также продолжал звучать хор полночных воплей, а разговоры по вечерам стали касаться не только «ужасов Аскробия» но и «шарлатана Клатта» – а его так и не обнаружили, обойдя в поисках все городские улицы и постройки, само собой исключая жилище грозного затворника на задворках. Наконец небольшая компания наименее истерических горожан двинулась вверх по дороге на кладбище. Когда они поравнялись с местом отсутствующей могилы, то сразу стало ясно, какие «меры» разработал Клатт и каким образом посланную миссис Глимм помощницу использовали, чтобы положить конец выходке Аскробия.

Известие, которое принесли те, кто поднимался на кладбище, состояло в том, что Клатт – самый обычный мясник.

– Ну, пожалуй, не самый обычный , – добавила миссис Глимм, входившая в небольшую кладбищенскую компанию. Затем она объяснила детально, как тело помощницы доктора – чью кожу исполосовали в тонкие лоскуты бессчетные порезы, а отдельные части старательно расчленили – расположили, согласно расчетам, на пятачке отсутствующей могилы. Освежеванную голову и торс укрепили в земле, как бы в виде могильной плиты, а руки и ноги разнесли – видимо, чтобы обозначить прямоугольный участок захоронения. Кто-то предложил похоронить изувеченное тело как подобает, в собственной могиле, но миссис Глимм, по неизвестным ей причинам – так она, по крайней мере, сказала – убедила остальных, что лучше ничего там не трогать. И чутье ее оказалось вещим. Прошло не так много дней, и ужасы от эскапады Аскробия, пусть с самого начала туманные, а то и вовсе несуществующие, полностью прекратились. Лишь позднее, из бесконечного шепотка вечерних разговоров выяснилась вероятная причина, по которой доктор Клатт покинул город – несмотря на то что его строгие меры, похоже, сработали именно так, как он обещал.

Не могу сказать, что я видел все это сам. Не я, другие отметили признаки «нового заселения» – не участка могилы Аскробия, но высокого особняка на задворках, где затворник проводил дни и ночи в глубоком созерцании. Порой, по словам наблюдателей, за занавешенными окнами загорался свет и проскальзывала фигура, чьи очертания превосходили диковинной уродливостью все, что видели при жизни обитателя этого дома. К самому же дому не приближался никто. Впоследствии, любые догадки о том, что стало известно как «воскрешение рассотворенного», целиком перешли в царство досужих разговоров по вечерам. Но пока я лежу в своей кровати, прислушиваясь к ветру и царапанью голых веток по крыше, мне не дает уснуть облик безобразного призрака Аскробия, и я все размышляю, какая же невообразимая грань созерцания навеет ему еще одно рассотворение, еще одну дерзновенную попытку огромной мощи, но куда большей прочности. Я отгоняю мысль о том, что однажды кто-то заметит пропажу или отсутствие того одинокого дома на месте, где он когда-то стоял: на задворках города у северных рубежей.

Ранней весной я коротал блеклое утро на скамейке в небольшом парке, когда некий джентльмен, судя по виду нуждавшийся во врачебном уходе, присел рядом со мной. Какое-то время мы молча озирали сырые, бесцветные угодья – земля до сих пор не оттаяла до конца и пробуждение сил природы лишь намечалось. Серое небо очерчивало над нами голые ветви. В предыдущие походы в парк я уже встречал этого человека, и когда он представился по имени, кажется вспомнил его род занятий: предпринимательство. Слова «торговый агент» пришли на ум, пока я вглядывался в темные ветви и в серое небо за ними. Отчего-то наш тихий и несколько сбивчивый разговор коснулся одного города у северных рубежей – когда-то я там жил.

– Прошло много лет, – сказал мой собеседник, – с тех пор, как я в последний раз был в этом городе.

И далее он повел рассказ о событиях, случившихся там во времена его частых путешествий по отдаленным местам – по делам коммерческой фирмы, где до той поры он преданно служил на постоянной должности.

Стояла поздняя ночь, рассказывал он, и ему надо было передохнуть перед тем, как отправиться к конечной цели маршрута – по ту сторону северной границы. Когда-то я жил в этом городе, я знал о двух заведениях, подходивших для ночлега. Одно, меблированные комнаты в западной части города, на самом деле служило борделем – обыкновенным пристанищем разъездных коммерсантов. Другое располагалось в восточной части, в районе некогда пышных, а ныне в основном необитаемых домов. Один из них, по слухам, и превратила в своего рода гостиницу пожилая дама – миссис Пик. Она вроде бы зарабатывала на жизнь участием в средней руки ярмарочных балаганах – сначала стриптизершей, а позже гадалкой – прежде чем осесть в северном приграничном городе. Торговый агент пояснил, что сам не знает, по ошибке ли, или по злому умыслу его направили в восточный район, где там и сям светилось всего лишь несколько окон. Впрочем, он без труда увидел столб с вывеской о сдаче комнат – у самых ступеней громадного здания. Весь фасад и даже остроконечную крышу этой постройки облепляли башенки – точно поганки. Вопреки мрачному облику здания («как развалины небольшого замка», – выразился мой спутник), не говоря о практически пустынных окрестностях, торговому агенту ни на миг не пришло в голову отказаться взойти по ступеням. Он нажал на звонок, названный им «звонком гудкового типа», в отличие о тех, чей сигнал напоминает звяканье или колокольный бой. Однако отметил он – к раздавшемуся после нажатия кнопки гулкому вою примешивалось еще и «легкое динь-дон», подобное переливам колокольчиков на санях. Когда дверь, наконец отворилась, и перед торговым агентом предстало напудренное лицо миссис Пик, он попросту спросил:

– Есть места?

При входе в вестибюль миссис Пик приостановила его. Трясущейся, тонкой кистью указала в угол – на стойке лежала раскрытая регистрационная книга. Имен ранее въехавших постояльцев на страницах книги не было, тем не менее торговый агент, не колеблясь, снял с корешка перьевую ручку и поставил подпись: К. Г. Крамм. Закончив, он повернулся к миссис Пик и нагнулся за своим чемоданчиком. В тот самый миг он впервые увидел левую руку миссис Пик, столь же тонкую, как и правая – но не дрожащую. Внешне она напоминала протез, похожий на выцветшую конечность старого манекена – местами отслаивалась эмалевая надкожица. Вот тогда мистер Крамм полностью осознал, в какой, по его словам, «бредовой несуразице» очутился. Но вместе с тем, добавил он, увиденное его взбудоражило – как одно из тех явлений, названия которых он не знал, о которых ни разу в жизни не помышлял, и, похоже, не сумел бы даже мало-мальски внятно вообразить.