Александр Владимиров - Нефилимы, сказки запретного леса

– И таких стрел должно быть много, – добавил Степан. – Естественно, стрелять должны без промаха. Но мы же мастера.

– Будете мастера, когда сделаете дело, – прервала его Елена. – Дальше?

– Вырезать вот этим ножом его сердце, – сказал Ярослав.

– Сможете?

– Я разделывал туши, – гордо сообщил Степан.

– Это совсем другое. Здесь нужны хирургические навыки.

– Будто у тебя они есть, – буркнул Ярослав, недовольный нескончаемым давлением младшей сестры.

– А как же, – гордо ответила Елена. – Я два раза ассистировала при сложнейших операциях на сердце. Что еще?

– Следует приманить этого Душку.

– Как?

– Позвать его.

– Что конкретно сказать? Из слова в слово, пожалуйста!

– Из слова в слово не повторю, а вот примерно…

– Никаких примерно. Точно до единого слова!

– Выучу! – торжественно пообещал Ярослав, а его товарищ уверил, что не пойдет спать, пока не повторит текст раз сто.

– Главное: вы должны говорить голосом, не отличимым от голоса его матери – Белой Бабы. Знаете, как он звучит?

Степа лишь развел руками. Ярослав почесал затылок:

– Подслушать бы ее где! Как-нибудь бы скопировал.

– Как-нибудь не годится, – строго ответила Елена. – Должны быть соблюдены интонация голоса и персональные характеристики речи человека. А то будет вам встреча с Душкой! Совсем не такая, о какой мечтаете.

– Боюсь, как бы дело не затянулось на месяцы, а то и на годы, – озабоченно заметил Степан.

– О чем ты говоришь?! – рассвирепел царевич. – Каждый день пребывания этого чудовища на Земле – день крови и трагедий.

– Что предлагаешь конкретно?

– Не знаю, Степа!

И оба богатыря непроизвольно посмотрели на Елену, которая тут же ответила:

– Спокойней, мальчики, выход есть.

На столе у нее стоял серебряный свисток. Брат всегда думал, что он здесь лишь для красоты. Оказывается, нет. Девочка дунула в него, и сразу раздался мелодичный звук. Немного поиграв, звук растворился. Елена недоуменно вскричала:

– Что такое?

Она дунула вновь, и сразу в комнату впорхнула странноватая птица. Ее оперение имело темно-зеленые тона, головка с хищно загнутым, как у турка, клювом постоянно поворачивалась то в одну сторону, то в другую, а глазки любопытно поблескивали.

– Что за невидаль?! – поразился Ярослав.

Его товарищ, однако, был иного мнения; необычная птица пришлась ему не по душе. Он тихонько пробормотал:

– Урод какой-то.

Однако птица услышала и тут же бросила Степану в ответ:

– На себя посмотри! Красавец нашелся.

Степан, действительно не отличавшийся красотой – ширококостный, с редкими волосами и большими торчащими ушами, обиженно втянул голову в плечи. Зато Елена радостно улыбнулась птице:

– Здравствуй, дорогой Акакий!

– Приветствую, принцесса моей души! – вежливо наклонила голову птица.

– Это мой друг, – сказала девочка. – Настоящий попугай. Мне подарил его один восточный шейх, просил держать в клетке. Но я не понимаю, зачем?

– Действительно, – согласилась птица. – Мы совершенно безвредные существа. Лучше держать там некоторых представителей человеческого рода.

– Нужна твоя помощь, Акакий.

– Все, что прикажешь, принцесса моей души.

– Ты великолепно копируешь голоса людей. Покажи мои друзьям свои способности.

– Прикажи, кого скопировать.

– Давай нашу матушку-царицу.

– Только не ее!

– Не поняла?

– У нас недавно принят закон, запрещающий критику власти.

– Так ведь копировать – не критиковать.

– Это еще как сказать. Любое слово правителя священно! Можно и нужно его без конца повторять, да еще с его же интонациями. Но… вдруг кто-то решит, будто я переигрываю: не та интонация, не там ставлю ударение и так далее. А что это такое? Гнусная сатира! Дискредитация власти, самой системы! Вот и отправлюсь на перевоспитание в Сибирь, где стану льдинкой.

– Хорошо. Тогда – садовника Гришу.

– Только не его.

– Что опять не так?

– У меня остались неприятные воспоминания. Однажды я разыграл его семью. Подлетаю к дому и кричу: «Жена, дети, открывайте. Ваш муж и отец вернулся!» Они открыли, а там – никого. Ну и шуму было! Жена в панике: «Никак нечистый моего Гришеньку забрал!» Когда садовник на самом деле домой заявился, и ему все рассказали, он сообразил: «У царской дочери какая-то птица завелась, она и проказничает. Я ей голову оторву!» Голову он мне оторвать не посмел, но принцессе моей души нажаловался.

– Грозился на тебя в суд подать, – засмеялась Елена. – Так кого ты нам можешь показать?

– Опять играть чужие роли, принцесса души моей? Не лучше ли сыграть свою. Давайте расскажу парочку анекдотов…

– Подожди с анекдотами. Лучше поведай историю о той женщине… На сей раз не прошу, а приказываю!

– Хорошо, – вздохнул Акакий. – Итак, примерно месяц назад я решил исследовать восточную часть нашего леса. Почему? Да потому что меня всегда влекло все новое и неизведанное. Я слышал, будто там, среди болот, живут люди дикие, ни с кем из смертных не желающие общаться, разве только с лесными духами. И законы им наши неведомы…

– Перестань болтать, Акакий. Говори конкретно, что произошло.

– Хорошо, принцесса души моей. Как всегда, в путешествии меня сопровождал мой друг и охранник сокол Скиф. Летим, летим мы с ним, чаща густеет. Повсюду разносятся запахи болотной тины. Скиф говорит: «Дальше делать нечего. И небезопасно. Могут появиться стервятники. Или местные охотники подстрелят. Это в царских чертогах в нас стрелять запрещено». Повернули мы назад. А вокруг – подозрительно тихо. Ни человека, ни зверя. Словно все живое специально попряталось. И вдруг смотрим: женщина! Идет как-то странно, через пни легко перепрыгивает, и не просто перепрыгивает, а прямо в воздух взлетает. На ней длинное белое платье; проходит она колючие кустарники, но ни ей, ни платью – ничего. И вот еще что: ноги у нее босые, а она точно этого не замечает.

Скиф зашептал мне: «Прячься за дерево!» Я вроде: «Зачем?» А он: «Это – Белая Баба!» Встреча с ней не сулит ничего хорошего. Если посмотрит на тебя, жди неприятностей. А то и смерти».

По счастью, эта жуткая дамочка нас не заметила. Только мы услыхали, как она песню затянула…

– Спой ее, Акакий. Но обязательно голосом той Белой Бабы.

– Слушаюсь, принцесса души моей.

Попугай нахохлился, взял несколько нот, предупредив, что он распевается. И вот его голос сделался низким, хриплым, жутковатым, от него повеяло могильным холодом, как и от самих слов.

– Уф! Какая неприятная песня, – шепнул Степан.