Дмитрий Ахметшин - Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём [СИ]

Хорь с сомнением посмотрел вверх. Там, где лестница поворачивала на сто восемьдесят градусов, прутья перил были изогнуты, а кое-где сломаны, будто кто-то большой не вписался в поворот. Он сделал ещё глоток и неверной походкой пошёл прочь. Могло ли так случиться, что Алёна уже взялась за строительство, а он… он остался снаружи, способный только смотреть, но не способный дотянуться через стеклянную преграду равнодушия?

Ерунда. Он волен подняться к ней, когда захочет. Прошло ещё очень мало времени, а на карте остались тёмные пятна, содержимое которых надлежало прояснить.

Блог на livejournal. com. 18 мая, 17:04. А ведь я видел её во сне! Когда полз по вентиляции, я видел вторую решётку.

…Сегодня удивительный день. Я ни с того ни с сего решил, что у девочек должен быть дневник. Сейчас, задним числом, я думаю, что больше всего это смахивает на навязчивую идею. Я перерыл комнату, изучил каждую трещинку на потолке. С наступлением ночи дети были предоставлены сами себе. Уж конечно, они не разбредались сразу по кроватям! Я думал, что, возможно, содержимое этого гипотетического дневника прольёт свет на кое-какие тайны. Будет ли там нервный, быстрый как птичка почерк Анны или же спокойный, взвешенный, каким могла писать Ольга? А может, сделанные рукой Марии туманные рисунки?

Ничего не найдя, кроме нескольких цветных карандашей за направляющей шкафа-купе, я переместился в кладовую. Здесь, среди банок с огурцами и мешков с крупами, согласно заметкам матери, девочки отбывали наказание за провинности. Меж полок, похожих на голые рёбра, за закрытой дверью можно только стоять. Кто-то из сестёр — или каждая по очереди — могли коротать время, занося огрызком карандаша на листок бумаги свои мысли и эмоции.

Не знаю, отчего я так помешался на этом дневнике.

Но я его нашёл. Точнее, нашёл нечто большее. Подняв голову, я увидел вытяжку, вроде той, в которой обнаружил когда-то письмо Анны. Бог его знает, для чего нужна она в кладовке. Одна уже подарила мне несколько маленьких детских тайн. Может?..

Я принёс табурет, нашёл кое-какой инструмент, чтобы подковырнуть и снять решётку. Я ожидал увидеть чего угодно, только не языка, свесившегося почти до полки с пустыми банками. Подумал, что, возможно, ненароком опрокинул пузырёк с йодом или какой-нибудь косметикой.

Но то был именно язык.

Длинный и влажный, он не мог принадлежать человеческому существу. Возможно, муравьеду. Едва я дотронулся до него, как орган втянулся обратно в квадратный рот. Наблюдая в чёрном нутре пульсацию, я боялся моргнуть.

«Что ты здесь ищешь?» — спросило меня отверстие в стене. Рваные края обоев по обеим его сторонам затрепетали.

С ума сойти. Со мной заговорила собственная квартира. Или… что-то, что ей притворялось.

«Кто ты?»

«Ты ищешь ответы. На этот вопрос у меня ответа нет».

«Я думал, здесь будет тайник. В этой квартире когда-то жили девочки. Три сестры. С ними приключилось несчастье. Кто-то из них мог оставить послание. Я уже нашёл одно. Думал, возможно, есть ещё».

«Я помню их всех. Я был призван оберегать тайны одних от других. Но всё открылось».

«Кто ты? Или что?»

«Если дверь твоя всегда принуждена быть открыта, ты не можешь никому доверять. Ты должен найти для тайн полость у себя в чреве».

«С кем я говорю?»

«Я и есть такая полость».

«Ты у кого-то в животе?»

Потолок помолчал, а потом засмеялся, неспешно и выразительно, выговаривая каждый слог. «Ха-ха-ха». Затем он сказал: «Занятно, но в какой-то из смысловых плоскостей так и есть».

Я примерялся, чтобы сунуть руку в щель и посмотреть, кто там прячется, но почему-то медлил. Кажется, существо в вентиляции развлекли мои метания. Помолчав, оно сказало:

«Как удачно, что именно ты здесь оказался. Но если вспомнить твоё детство, в этом нет ничего удивительного».

Я почувствовал себя так, будто мне отвесили оплеуху.

«Откуда… откуда ты знаешь? Ты не можешь знать, в каких условиях я рос!»

«Это неважно. Ты думал, что сидишь в темнице, но всегда найдётся выход в другие миры. Ты раз за разом пробовал на прочность прутья решётки, не зная, что можешь повернуться к ним спиной и выйти в любой момент. Ты заточен в собственном теле, но тело — такая же комната без трёх стен».

Ладони покрылись испариной. Я старался, чтобы голос звучал непринуждённо.

«Ты — всего лишь тайник, где девочки прятали свои сокровища».

«Верно. Давай я расскажу тебе что видел. Ты был очень внимательным и заслужил награду».

Голос не имел пола; он был таким, будто кто-то пытается говорить с надетым и завязанным на шее пластиковым пакетом. Очень плотным пакетом.

«Я знаю их имена, — сказал я. — И даже немного могу себе представить…»

Но мой собеседник, кажется, не слушал. Он говорил.

«Двое вступили в сговор против одной. Они хотели заточить её в маленькую клеть внутри большой».

«Мария», — проговорил я, не слыша своего голоса.

«Она хотела уйти в нарисованный мир. Её душили правила железной ведьмы. В то время как другие строили планы, как расшатать кандалы, она хотела просто выскользнуть и уйти. У неё бы получилось».

«Железная ведьма — их мать», — сказал я. Перед глазами, словно риф перед носом проспавшего всё на свете вперёдсмотрящего, вставало лицо отца.

«Не раз она заставала их неспящими в глубине ночи в собственных кроватях. Она находила двоих под одеялами и одну — где-то бесконечно далеко. Редки были дни, когда удавалось вернуть её обратно, поэтому за одну доставалось двоим. Они решили: „Твой сосуд теперь запечатан. Ты — молоко, а мы куски чёрного хлеба, но ты больше не будешь выливаться“. Я всё это слышал. Но я знаю, что она, жалея своих сестёр и оплакивая их, всё-таки сбежала на следующую ночь. Я — ухо, в которое она шептала свои тайны, и ты можешь мне верить».

«Эта, которая сбежала — Мария».

Рот перестал двигаться. Стал просто отверстием в стене, прибежищем для тараканов и постельных клопов. «Как мне её найти?» — вопрошал я, но не получил ответа.

Через какое-то время, пересилив себя, я погрузил правую руку в темноту. Внутри ничего не было…

Услышав шум из другого крыла здания, Юра решительно пересёк холл.

Снова череда дверей, пустые жестяные вёдра; на стене кто-то повесил постер «Унесённых ветром» с Вивьен Ли и Кларком Гейблом, играющих главные роли. Остановившись на мгновение, чтобы ещё раз окинуть взглядом обнимающихся мужчину и женщину, Юра попытался вспомнить: откуда он знает, как зовут актёров? Он не был заядлым киноманом и к старым фильмам относился с рассеянным любопытством мальчишки, который проходит мимо витрин с образцами лепнины древнего Рима в поисках манекена, облачённого в настоящие доспехи… Вот Алёнка — другое дело, но она не рассказывала ему и половины того, что видела в кино и, возможно, даже в реальной жизни. Может, она и пытается сейчас всё изменить, но разве эти смешные потуги способны заместить то, что было?..