Виктория Шваб - Ближняя Ведьма [litres]

Ветер и его песня окутывают меня, мелодия повышается и понижается, звучит в ушах все громче, и вдруг земля уходит у меня из-под ног. Чтобы не упасть, мне приходится остановиться. По спине у меня бегут мурашки, и я зажимаю себе рот, чтобы не закричать.

Не спеши, наберись терпения, Лекси , – предостерегает меня голос отца.

Я стараюсь успокоиться, умерить пульс, который стучит в ушах так, что я за ним ничего больше не слышу. Сдерживая дыхание, я жду, чтобы песня ветра окружила меня толстым слоем, одеялом из шума. Жду, когда мое сердце сделается частью этого шума, а не оглушительным барабанным боем у меня в ушах. Как только мои нервы начинают успокаиваться, я слышу в нескольких футах от себя новый звук, он доносится от подножия холма. Это шаги: кто-то тяжело идет по траве вниз.

Я успеваю развернуться на этот звук как раз когда облака расступаются и несколько лучей лунного света падают на землю – после кромешной мглы они кажутся ослепительно яркими. Свет поблескивает на лезвии моего ножа, на камнях, на темной фигуре. И наконец я ясно вижу силуэт мужчины. Я бросаюсь на него и толкаю, опрокидывая на склон. Свободной рукой бью его в плечо, а коленом в грудь.

Свет обрисовывает его шею, скулы, в точности так, как в первый раз, когда я увидела его в окно. Я гляжу в те же темные глаза, которые упорно не хотели встречаться с моими на холме у дома сестричек.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, приставив к его горлу охотничий нож. Сердце у меня колотится, я с силой сжимаю рукоять, но он даже не вздрагивает и не издает не звука, а просто моргает.

Медленно я убираю нож, но коленом продолжаю прижимать его к траве.

– Почему ты здесь? – снова задаю я вопрос, отгоняя досаду, возникшую разом и от того, что он следил за мной, и от того, как я радуюсь, что это оказался он. Он смотрит на меня оценивающе своими черными, как ночь вокруг нас, глазами, и ничего не говорит.

– Отвечай, Коул, – я предупреждающе поднимаю нож. Он отворачивается, сжав зубы.

– Здесь небезопасно. Особенно ночью, – отвечает он наконец. Голос у него четкий и в то же время мягкий, он странным образом заглушает ветер, скорее звуча с ним вместе, чем противореча. – И зовут меня не Коул.

– Так ты меня провожал? – Я отодвигаюсь от него, стараясь не дать ему заметить, что вся дрожу.

– Увидел тебя здесь одну, – неуловимым изящным движением он поднимается на ноги. Серый плащ колышется у него на плечах. – Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

– С чего бы это мне быть не в порядке? – мой вопрос прозвучал слишком поспешно. Я глубоко вздыхаю. – Почему ты бросился бежать?

Я жду, но он не отвечает, а вместо этого так внимательно рассматривает землю под ногами, что я не сомневаюсь – он пытается увильнуть от ответа. Наконец он все же подает голос:

– Так проще, чем объясняться.

Последние облака улетают прочь, лунный свет заливает пустоши.

– Ты должен вернуться в дом сестер. – Я оглядываюсь на холм, на дома позади нас. Не дождавшись от него ни ответа, ни движения, я снова смотрю на него. – Я серьезно, Коул. Если тебя здесь увидят…

– Ты меня здесь увидела.

– Да, но я не считаю, что ты похитил Эдгара. А другие могут так думать. Пойми, ты объявился в деревне, у самого дома Эдгара, как раз накануне его исчезновения. Сам понимаешь, как это выглядит.

– Ты тоже там была.

– Но я здешняя. И я следопыт. Мой отец тоже был следопытом. А кто ты? – и я сама морщусь от того, как резко звучит мой голос.

– Когда я догадался, что ты здесь делаешь, подумал, что мог бы помочь, – говорит он, почти шепотом. Удивительно, что мне удается расслышать на таком ветру.

– Чем?

Он поднимает темные брови.

– У меня зоркие глаза. Я думал, что могу что-то найти. След или зацепку.

– Или скрыть что-то. – Я понимаю, это прозвучало зло, но это именно то, что скажет мой дядя. Те обвинения, которые он станет выдвигать против чужака, если обнаружит его в западной части деревни.

– Ты же знаешь, что это не так, – говорит он, и в его голосе слышится отчаяние. – Я не делал ничего дурного.

Я вздыхаю.

– Извини, Коул, – я поднимаю глаза к луне, удивляясь, как далеко она успела проплыть по небу. Вокруг нас уже совсем ночь, и у меня от усталости голова уже не такая ясная. Я теряю время, – но мне пора.

Я шагаю к домам, руки до сих пор немного дрожат после этой погони в кромешной темноте. Коул, похоже, никак не может решить, что ему делать: поворачивается в одну сторону, а смотрит в другую. Луна светит так ярко, что кожа у него будто светится в темноте. Бледное лицо, темные глаза, грустный рот – кажется, что он весь нарисован только двумя красками, черной и белой, как и весь мир ночью.

Когда я уже удаляюсь на несколько шагов, он вдруг заговаривает.

– Лекси, погоди. – Он догоняет меня и хватает за запястье. Вроде бы передумав, отступает, но руку мою продолжает сжимать. Это сбивает меня с толку. – Думаю, я могу помочь, если ты мне позволишь.

Я вглядываюсь в его лицо.

– Как это?

– Я говорил тебе, у меня зоркие глаза. И я что-то нашел. Это почти незаметно, но оно там есть. Я уверен.

Он отнимает руку и машет в сторону домов, за полосой травы.

Я колеблюсь. Не дождавшись ответа, он продолжает.

– Взгляни хотя бы.

Я киваю. Коул ведет меня за те дома, к западу, в поле, где я первый раз заметила тень. На нас выходят окна дома Эдгара, тускло освещенные изнутри. Коул тащит меня наверх, к окну, и я вздрагиваю, заметив, что он движется совсем беззвучно. Ноги его касаются земли, оставляют следы, но под его башмаками не шуршат ни листья, ни сухая трава. Моему отцу бы это понравилось.

Мы уже почти подошли к дому. Он поворачивается и смотрит в сторону поля, куда смотрела и я.

– Я уже там искала, – говорю я, хмурясь.

– Знаю, – он обводит жестом вереск и высокую, по колено, траву. – Это почти незаметно. Ты не видишь?

Я щурюсь, что есть сил вглядываюсь, пытаясь различить предмет, хоть что-то.

– Не старайся, – говорит он, – Обрати внимание на картину в целом.

Он напоминает мне отца, такой же спокойный, терпеливый. Я стараюсь больше не напрягать глаза, окидываю взглядом поле. И тихо ахаю.

– Видишь?

Да, я вижу. Это почти незаметно, а я так искала мелочи, что нипочем бы не обратила внимания. Поле. Оно идет рябью. Это не следы ног, не отпечатки на земле, а трава и вереск, примятые совсем чуть-чуть, будто кто-то прошел по их верхушкам. Будто на них подул ветер, и они не успели распрямиться. Узкая полоса в бурьяне, похожая на тропку.

– Что это? – спрашиваю я, отчасти сама себя, заглядывая в глаза Коулу. Он хмурится, еле заметно качает головой. Снова смотрю на полосу. Не понимаю, что это. Но это хоть что-то . След ветра, ведущий на север. Я иду туда, за этим следом, в поле.