Виктория Шваб - Ближняя Ведьма [litres]

– Не делай этого, – окликает Коул. – Тебе нельзя идти туда одной.

– Это почему же? Потому что я девушка?

– Нет. – Лицо у него совершенно непроницаемо. – Никому не следует ходить туда в одиночку.

Вспомнив странную непроглядную тьму и ветер, от которого кружилась голова, я в общем-то понимаю, что он прав.

– Ну так иди со мной. – Я делаю несколько шагов вперед.

Он топчется позади меня, переступая с ноги на ногу. Я решаю, что он не собирается меня догонять. Однако, как будто передумав в последнюю минуту, он в два прыжка оказывается рядом. Мы идем по почти невидимому следу, по дорожке, намеченной ветром. Мне не верится, что она приведет нас к Эдгару, ведь следов его маленьких ног нигде не видно. Да и вообще, возможно ли, чтобы здесь остался такой след.

На небе сияет луна, и пустошь сейчас не вызывает такого ужаса. Я укоряю себя за то, что испугалась, как маленькая. Ветер улегся, вокруг нас полная тишина. Время от времени я ее нарушаю вопросами ( Расскажешь о местах, откуда пришел? А как тебя занесло в Ближнюю? Где твои родные? ). Но он не отвечает. Я уже начала привыкать к тому, что Коул немногословен, но кроме того, он совершенно бесшумный – бесшумно ходит, бесшумно дышит, – что я боюсь, как бы он не растворился в воздухе. Поэтому я начинаю рассказывать ему о себе в надежде, что дождусь чего-то кроме молчаливого взгляда.

– Мать у меня булочница, – говорю я. – Каждое утро она печет хлеб, а я его разношу по всей деревне. Поэтому и знаю самые короткие пути ко всем домам. Поэтому и по ночам нахожу дорогу легко, как днем. Я же все их исходила по тысяче раз.

Я кошу глаза на Коула, и он отвечает на мой взгляд. Удивительно, но он слушает мою болтовню с интересом. Я продолжаю.

– Моей младшей сестре, Рен, весной исполнилось пять лет. У нее есть маленький огород… – Я трещу обо всем, что придет в голову, слова так и льются.

Дорожка ветра перед нами то видна лучше, то едва проглядывает, а там, где трава пониже или просто голая земля, она и вовсе исчезает, но каждый раз снова появляется раньше, чем мы ее окончательно теряем. Она ведет нас на северную окраину деревни, и я останавливаюсь, завидев издалека дядин дом. Коул встает рядом, проследив мой взгляд, рассматривает дом, погруженный в темноту.

– Ближняя походит на круг, – тихо говорю я, а сама присматриваюсь, нет ли поблизости дозорных или самого Отто. – Или на компас. Моя семья живет на северной окраине, сестры – на восточной.

– Почему вы живете так далеко, на самом краю? – спрашивает Коул, и я скрываю улыбку радости от того, что он все же наконец заговорил. Это не шепот, его голос напоминает легкий ветерок, мягкий и ясный.

– Говорят, так, на отшибе, живут только охотники и ведьмы.

Коул мгновенно напрягается, и я это чувствую.

– И кто же из них ты? – спрашивает он с бледным подобием улыбки. Мне становится интересно, косо ли смотрит народ на ведьм у него на родине, и я уже готова спросить, но боюсь, что он опять примется играть в молчанку.

– Мой отец был охотником, – отзываюсь я. – И следопытом. Сейчас нужда в охотниках меньше, у большинства семей ест скотина. Но наша семья издавна промышляла охотой, вот мы и поселились на окраине. Отца уже нет в живых. А мой дядя живет с нами рядом, вон там, – добавляю я, показывая на его дом, в котором погасли окна. – Он мясник. А сестры, ну… – я не договариваю. Как-то несуразно называть Магду и Дреску ведьмами или колдуньями, раз сами они так о себе не говорят. Я не хочу его пугать. Кроме того, это не мое дело. Разговор иссякает, и Коул, похоже, не против.

– Сюда, – он показывает туда, где растет трава повыше и тот след снова показывается, изгибаясь дугой за домами и направляясь на восток. На восток, где за тьмой, за рощей, высоко на склоне холма живут сестрички. Я оглядываюсь на свой дом, который так и стоит с плотно закрытыми ставнями, и мы прибавляем шагу.

Проложенная ветром тропка бежит рядом с обычной дорожкой на земле, сворачивает к восточной околице и дому сестер, и я привычно шагаю в темноте: ноги сами знают, куда идти. След опять слабеет, хотя трава высока. Мы продолжаем свой путь молча.

Я ненадолго останавливаюсь и прислоняюсь к большому камню. Мир дремотно покачивается.

– Ты устала, – замечает он.

Я пожимаю плечами, но медлю еще некоторое время.

– Нет, со мной все хорошо, – я выпрямляюсь. – Расскажи мне историю. Это взбодрит меня и поможет не заснуть прямо на ходу. – Я зеваю, и мы снова идем, идем по узкой слякотной тропе (след ветра все время слева от нас).

Я не хочу просто какую-то историю, я хочу услышать его рассказ о себе. Я хочу узнать, каков мир за пределами Ближней, как в нем разговаривают, какие рассказывают сказки, а еще – почему он здесь, в своем выгоревшем сером плаще, и почему так скуп на слова.

– Я не знаю историй. – Он глядит в поле и на дальнюю рощицу, издали похожую на тугой узел из теней.

– Тогда сам придумай, – предлагаю я, оглядываясь на черноту, окутавшую мир позади нас. Коул тоже оборачивается, хмурится, будто увидел что-то другое – живое или более тревожное, чем обычный пейзаж, – но ничего не произносит вслух, только будто тает прямо у меня на глазах.

– Ладно, – говорю я, не дождавшись. – Давай я начну. У тебя есть пожелания?

Молчание затягивается надолго, так что я успеваю решить, что Коул меня не услышал. Вокруг нас завывает ветер. Наконец он заговаривает.

– Расскажи мне о Ведьме из Ближней.

У меня глаза лезут на лоб.

– Где ты о ней слышал?

– У сестер, – он говорит с трудом, словно взвешивая каждое слово. Почему мне кажется, что он врет?

– Ты веришь в ведьм, Коул?

Его глаза заглядывают в мои, и на миг он снова кажется совершенно осязаемым и плотным.

– Там, откуда я родом, колдуны и ведьмы вполне реальны, – в его голосе слышна непонятная мне грусть. Там, откуда я родом . Я хватаюсь за эти слова, первую зацепку. – Но я не знаю, как обстоит дело здесь.

– В Ближней о ведьмах тоже знают. По крайней мере, раньше знали.

– Как это?

Я снова пускаюсь в путь. Коул идет следом.

– Люди знают, но стараются забыть, – поясняю я, качая головой. – Ведьмы им кажутся злыми чудищами из страшных сказок. Пока жив был мой папа, все было по-другому. Он считал, что ведьмы – дар природы. Они ближе к природе, чем люди, потому что сами они – ее часть. Но большинство людей верят, что ведьмы прокляты.

– И сестры тоже? – медленно спрашивает он, и я печально улыбаюсь в ответ. Ясно, он знает больше, чем хочет показать.

– Спроси у них, ведьмы ли они, – они просто отвернутся, или подмигнут, или скажут в ответ что-нибудь ехидное. Когда-то они, наверное, были сильны. Но их сила давно иссякла. Или они не хотят ею пользоваться.

Я смотрю на Коула.

– Ведьмы связаны с пустошами. Думаю, мой отец тоже хотел этого, искал такой связи. И подобрался ближе, чем другие люди, но не до конца, и, наверное, это заставило его уважать ведьм еще больше.