Виктория Шваб - Ближняя Ведьма [litres]

Рука затекла, и он неторопливо размотал бинты. Прохладный воздух на лету коснулся свежего пореза, и боль, казалось, смягчилась. Вилл рассеянно провел пальцами по руке, покрытой порезами, – каждая следующая отметина была менее заметна, у сгиба локтя кожа казалась вовсе нетронутой. Сколько отметин получил он за эти годы? Сотню? Или больше? Но ни одна из них не оставила шрама.

Морщась, Вилл снова наложил повязку, и посмотрел в сторону не взошедшего еще солнца. Из-за края неба только начинали пробиваться первые лучи. Время еще было. Он опустился на землю, потянулся, заставив траву раскачиваться, и вздохнул, закинув руку за голову.

На тринадцатый день рождения ему преподнесли учителя по имени Николас Стоун. Николас был немолодым человеком со стриженой бородкой и слабой, но не сходящей с лица улыбкой. Его наняли, чтобы учить Вилла истории, политике и логике. Но через год, пытаясь разобраться в сложной концепции, Вилл сорвался, и налетевший ураган разнес полбиблиотеки. Тогда Николас добавил к своим урокам еще один предмет. Он ежедневно отводил по часу, чтобы учить Вилла спокойствию. Вдвоем они садились на пол в библиотеке или в его комнате, а иногда, если позволяла погода, в саду, и Николас показывал Виллу дыхательные упражнения, учил его сохранять хладнокровие.

– Энергия подобна узлу, – говорил он. – Чем больше ты тянешь, тем сильнее он запутывается. Сила здесь не поможет, нужно его распутать. Закрой глаза и дыши. Представь узел, который распутывается понемногу с каждым вздохом.

И это помогло. Вилл смеялся, радовался, и Николас велел ему запомнить это ощущение. Запечатлеть его в памяти навсегда. Впервые за много лет он перестал срываться. Больше месяца прошло без единой отметины.

А потом, три месяца назад, на урок во время дыхательных упражнений зашел Роберт Дейл. Он обвинил Николаса в потакании колдовству и тут же уволил. Когда Вилл бросился на защиту учителя, Роберт его ударил, сильно, и Вилл, не стерпев, дал сдачи. Его удар не был сильным – но не кулаком, а ветром. В тот день Виллу и сломали запястье. В тот день отец до кости распорол ему руку, и это был последний раз, когда он допустил срыв в присутствии Роберта Дейла.

А Николаса Вилл так больше никогда и не видел.

Он лежал, растянувшись на траве, и смотрел, как светлеет небо. Вот он, покой , думал Вилл, чувствуя, как слабеет, распускается узел в груди. Запомни это. Навсегда отпечатай в памяти. Но даже от мысленного произнесения этих слов чувство свободы начало ускользать.

В эти дни одних дыхательных упражнений, кажется, будет недостаточно.

Вилл нащупал на груди медальон.

Вот он, покой , думал он, сжимая серебро.

Это покой.

Стань им.

Стань им .

Почему такой яркий свет?

Вилл протер глаза, долго жмурился, пока не понял – солнце . Он рывком сел. Утро было в разгаре. Вскочив на ноги (трава льнула к черному плащу), он обернулся в сторону Дейла. На воде окружавших подножие города озер играли солнечные блики. Город оживал и приходил в движение.

Выругавшись, Вилл бросился бежать. Бегом с пустоши, по полоске травы между двумя озерцами и вверх по дорожкам и проулкам, ведущим к Большому Дому. Было уже слишком поздно и слишком солнечно, чтобы забираться в комнату по стене и плющу. Придется входить по парадной лестнице. Мальчик пригладил волосы и вышел из проулка, замедлив шаг, чтобы не выделяться из толпы – насколько это было возможно. До большой лестницы оставался один квартал, когда перед ним кто-то вырос, преградив путь.

Перед ним, скрестив руки, стоял Филип с лицом, наполовину скрытым в тени дома. Как ни удивительно, в этот раз свиты при нем не было.

– Я ошибался насчет тебя, – начал он.

– Уйди с дороги, – сказал Вилл, пытаясь определить по солнцу время.

– Ты не бездушный. Ты трус.

– Что тебе нужно? – рявкнул Вилл.

Филип шагнул вперед. Под глазом у него пышным цветом расцвел синяк.

– Ты даже не можешь сам разобраться со своими делами. Сразу бежишь к отцу. А тот бежит к моему отцу, – он показал на свое лицо.

– И что, ты прибежал поплакаться мне? – Вилл сжал кулак, и рука отозвалась болью. – Значит, ты действительно провоцировал меня…

– Не моя вина, что ты не можешь справляться со своей силой, – огрызнулся Филип и толкнул Вилла. По проулку прошуршал ветер.

– Прекрати, – предупредил Вилл.

– Я не боюсь тебя, кузен, – и Филип снова толкнул его. – Я не думаю, что ты бог, или божество, или даже чудовище. Ты просто-напросто жалкий мальчишка, который прячется за своей маги…

Голова Филипа мотнулась в сторону – это Вилл кулаком заехал ему в челюсть. Филип попятился и свалился в лужу.

– Я ни за что не прячусь, – сказал Вилл.

Филип вытер с губы красную струйку и скривился, показав окровавленные зубы. Вилл отвернулся, собираясь уйти.

– Бежишь, как всегда, – прохрипел Филип.

Вилл стремительно развернулся к нему лицом.

– Тебе не удалось вывести меня из себя, – сказал он холодно. – К тому же я не мог открыть отцу всю правду.

Филип поднялся на ноги.

– Потому что это была Сара, – Вилл заставил себя равнодушно дернуть плечом. – Она просто не могла или не хотела удержать свои руки подальше от меня.

Филип снова кинулся, но Вилл легко отскочил в сторону и встретил кузена коленом в грудь. Кашляя и задыхаясь, Филип скорчился на земле. А Вилл чувствовал… покой. Не тот покой, какой наполнял его на пустоши, а пустоту. Опустошенность. Он хотел бы посмаковать его, насладиться, но путь к лестнице, наконец, был расчищен, а время истекало.

– Я предупреждал тебя, кузен , – бросил он, выходя из проулка. – Уйди с дороги.

И Филип, к его удивлению, подчинился.

Потирая руку, Вилл вошел в парадный вход Большого Дома. В вестибюле стояли трое, все со значками дома Дейла на белых плащах. Члены дома носили черное, их охрана ходила в белом, а прочие жители Дейла одевались, как им нравилось. Один из стражников, широкоплечий крепыш по имени Эрик, проводил Вилла хмурым взглядом. Он заметил, что одежда Вилла помята и в травяных пятнах, волос встрепаны и костяшки пальцев разбиты, но ничего сказал и, отвернувшись к собеседникам, продолжил свой рассказ.

Вилл уже очень сильно опаздывал. По дороге к обеденному залу он попытался стереть с руки красные следы и решить, что будет врать, как защищаться. Через приоткрытые двери доносился голос матери, нежный и благозвучный, и он уже собрался переступить порог, но неожиданно ее тон резко переменился.

– О Вильяме, – говорила она, и, услышав свое имя, он замер, ухватившись пальцами за дверь. – Он старается. В самом деле.

– Ты слишком снисходительна к нему, Кэтрин, – ответил Роберт.