Мария Британ - Чувствуй себя как дома

Ди пугает ее решительность и… Страх. Да, Аня боится. Боится, что поверит в них .

Илона закрепляет карабины. Павел потягивается, предвкушает полет. Ди догадывается, что произойдет, но вмешиваться не в ее правилах. Десять лет как не в ее.

Когда они с Аней фотографировали дома, кое-что случилось. Девчонка нашла визитку. Его визитку. И, без сомнений, узнала, чья она. Ди не вмешивалась – лишние расспросы ни к чему. Да и зачем? Наблюдать – наивысшее счастье. Наблюдать и чувствовать.

– АРТЕМ!

Свершилось. Темыч ползает у пропасти. Паша несется на всей скорости и цепляется за трос, а эта дура замерла и пялится на них.

Ди сжимает кулаки.

Не вмешиваться. Наблюдать. Чувствовать.

Три правила, благодаря которым Ди до сих пор жива.

И все же что-то обжигающее, электрическое разливается по венам, когда Аня просыпается и отталкивает Темыча. Сегодня она победила.

Но – только сегодня.

Осталось чуть-чуть.

Через пару дней я возвращаюсь в свою комнату и сразу чувствую себя лучше. Тора бегает за мной, как за ребенком, а я все клянусь ей, что и сам могу поесть и одеться. Да, плечо иногда саднит, но зато не кровоточит. Скоро мне снимут швы.

Я выжидаю неделю, а затем заявляюсь к Бруно. Лишь бы не покрыться накипью, лишь бы не заржаветь.

– Я готов.

– Нет, – качает головой он. – Здесь я решаю, когда ты будешь готов.

Тора умоляет меня не дергаться. Ты ведь хромой, говорит. А хромым не место в мухобойке. И только Лида не жалеет меня и заставляет тренироваться хотя бы по полчаса в день, чтобы я «не лежал кирпичом». Если бы она знала, как близка к истине.

Ди часто ездит на задания с Торой. В такие часы я растворяюсь в своем дурацком бессилии, как кубик сахара в чае. И ведь не собраться обратно, как ни старайся.

Однажды я спросил у Торы, сколько она восстанавливалась после экзамена.

– Где-то месяц. Руку сломала, представляешь? А Ди вообще потащилась на задание, никому не сказав. Потом долго работала без выходных.

Пролетает вторая неделя.

Тора разрешает мне есть и одеваться самому.

За эти проклятые четырнадцать дней комната облепила меня изолентой одеял и замотала в кокон простыней.

Прости, подруга, но бабочки не получится.

Бруно интересуется, почему мое «готов» он теперь слышит намного реже. А я ему: изолента держит. Комната залепила мне рот, герр. И уши, прикиньте? Хотите бескрылую бабочку? Я к вашим услугам, герр.

Здравствуй, третья неделя.

Доктор сообщает, что мой мизинец почти зажил. Тора – о том, что почти зажили раны на имплантанте для дома. Что часы скоро пойдут. Что мы вернем Ворона.

А вот и четвертая неделя. Хромает мне навстречу, обклеивает комнату последним мотком изоленты.

По ночам я наблюдаю за Торой, изучаю каждую родинку на ее лице, каждый изгиб тела. Нет, Хлопушкам нельзя работать здесь. Они чересчур хрупкие. Чересчур взрывоопасные.

– Нельзя, – повторяю я, когда Тора просыпается.

– Мошек тяжелее ловить, чем мух, – шепчет она мне в шею. – Мы спрячемся под облупившейся краской на подоконнике и – готово. А куда спрятаться мухе? Особенно той, у которой повреждено крыло?

– Но я не муха.

Тора целует меня, и я клянусь себе, что больше не отпущу ее. Кожа мини-девочек слишком нежна, чтобы эти самые девочки боролись с монстрами. Иногда я боюсь дотрагиваться до Торы – мне кажется, что она мигом покроется синяками.

И что бы эта упрямая девчонка ни говорила, за мухой можно спрятать целую армию мошек, если вдруг рядом не найдется облупившейся краски.

Скоро я сдеру изоленту. Всю сразу, с кожей. И… Нет, здесь не место бабочкам.

Я превращусь в муху.

Я наматываю круги по комнате, попутно завязывая пояс на огнеупорном костюме. Плечо саднит – предчувствует новую мухобойку. А я изо всех сил убеждаю себя, что нас вызвали по ошибке.

Вчера я принес Бруно справку от доктора.

– Поздравляю, Захар. Твое der Trotz [20] Упрямство ( нем. ). мне импонирует. Завтра ты отправишься на задание с Викторией и Дианой. Как говорит Лида, гер-р-рой. – Он откидывается на спинку кресла и смеется. Его голос раздваивается, булькает, разлетается эхом по кабинету, словно внутри огромного тела сидит как минимум человек десять.

И теперь я медлю. Боюсь, что мы разрушим здоровый дом.

Когда-то я называл их друзьями. У нас с ними были совсем другие отношения, но мы по-прежнему неразлучны.

Дом и я. Я и дом. Кто из нас убийца?

Здесь два варианта: или никто, или сразу оба.

– Готов? – Тора обнимает меня со спины.

Сегодня на завтрак она надела платье и фиолетовые колготки, а затем, когда поступил вызов, – превратилась в черно-белый снимок. Помятый и потертый. Да, возможно, та Тора, которая позировала для кадра, была вспышкой, но ее яркость съел фотоаппарат.

– Готов. – Пальцы по привычке тянутся к шраму на плече. – А ты?

– А я живу в этом мире уже второй год. Мне не к чему готовиться.

Я запускаю руку в карман и касаюсь шероховатого корешка. Книга-талисман. Книга-друг. Книга-первая-помощь. Я взял ее в библиотеке и всю ночь перечитывал, учил, подчеркивал важное.

– Небо… Ты до сих пор надеешься, что она пригодится нам? – грустно улыбается Тора. – Ох, Захар… Помнишь, как ты спас меня от воров и потом обрабатывал мне рану? Все по пунктам, четко, без самодеятельности!

– Зря ты так, – обижаюсь я. – Что, если эта книга поможет нам выжить?

– Разве что если примет на себя удар топора.

– Ты не понимаешь…

– Нет, это ты не понимаешь, Захар. Ты знаешь ее лучше песен «Наутилусов»! – серьезно заявляет Тора. – Зажмурься.

– Что? Зачем?

Она закрывает мне глаза ладонью и тараторит:

– Вообрази: дом запер нас. Замуровал. Мы в каменном гробу, среди мертвых зеркал и перегоревших лампочек. Пахнет пылью и чем-то сладким. Конечно, скажешь ты, так пахнут яблоки. Так пахнет моя Хлопушка. Где-то в темном углу тикает сердце, но этих углов в доме десятки. Тебе сложно, ты ищешь Zahnrad, и все бесполезно. Тебя оглушает собственное сердцебиение. Дом ждет, когда ты сдашься. Он больше не называет тебя другом… и лишь мне, твоей Хлопушке, известно, в каком из темных углов он прячет сердце. Но я в отключке. У меня из шеи торчит – о ужас! – вилка. Сладкий запах постепенно вытесняет запах пыли. Я умираю. А теперь ответь, Захар: ты что, полез бы в учебник?

– Тора… – хриплю я. В горле пересохло. Я пытаюсь выкинуть из головы эту сцену, но с каждой секундой она обрастает новыми деталями. – Я сделаю все, чтобы с тобой ничего не случилось.

Только не будь черно-белой фотографией. Я разрисую тебя фломастерами. Поставлю в рамочку. Повешу на стену.

В дверь начинают барабанить.

– Хватит нежиться, голубки! – доносится из коридора ворчание Ди. – Нам нужно спешить!