Мария Британ - Чувствуй себя как дома

Ворон говорит:

– Здравствуй.

А я отвечаю:

– Заткнись.

Я ползу по коридору. К моей шее привязана прозрачная нить. Ошейник. Кто-то тянет меня к пропасти, прямо в море. Я выкатываюсь в подвал и нащупываю заваленную камнями нишу – они всегда были здесь. Часы не любят солнце и людей. Но чертенок нашел их. Гадкий, гадкий чертенок.

Я жалею, что спасла ее. Жалею, что не побежала за Захаром. Жалею, что предала Ворона. Я вижу подвал вспышками, черными перьями – уликами птичьей войны.

– Сломай часы, – свистят сквозняки.

Слова исковерканы, размыты. Ворону выбили зубы, говорить по-другому у его не получается.

Zahnrad тикают громко-громко.

– Не позволяй мне отпускать тебя! – в отчаянии шепчу я.

Перья летают по подвалу. Я сама – перо. Где-то надо мной Илона тараторит невнятные извинения, но… Какая разница? Дела чертенка и дьявола меня не касаются.

Море штормит. Перья плавают на поверхности, и волны выглядят как вороны.

Я не отпущу тебя. Не отпущу, не отпущу, не отпущу…

Ни за что.

Мое тело распадается на атомы. Сначала – пальцы ног, затем – стопы. Совсем скоро я исчезну.

– Если бы я выстрелила в тебя с порога, ты бы выжила, Аня. Но я выстрелю в упор, – произносит Илона.

Чертенок всхлипывает.

Я глотаю воздух, и море поднимается до подбородка. В нем, как в кислоте, растворяются живот, плечи, руки. Зрение обостряется.

И почему я не надела фиолетовые колготки? Чтобы в последний раз он видел меня именно в них. А я не сомневаюсь, что он видит.

Перед тем как нырнуть в свое персональное море, я топлю ладонями перья. Топлю и млею от восторга: в шаге от меня – он. Мой Захар. Впервые за десять лет он не прячется. Наблюдает за мной, хмурый, измученный. И молчит. Должно быть, злится из-за того, что я не надела фиолетовые колготки.

«Прощай», – силюсь сказать я, но голос не слушается.

А потом на мои ноги, на мое бескрайнее море падает каменная глыба. Тяжелая. Огромная. Ледяная. И вслед за ней – Илона.

Ворон защищается. А ведь у него не было иммунитета против людей. Он единственный не охранял свои часы.

Море накрывает меня. Я погружаюсь в красный мир.

– Аня, беги! – взвизгиваю я.

Но эта дуреха медлит, пытается что-то выяснить, спасти нас. Она ни черта не смыслит в живых домах и сидит у подвала как ни в чем не бывало. Думает, что я приползла сюда ради нее. Идиотка.

Ненавижу, когда мне поддаются.

– До встречи, чертенок, – чеканю я, поглаживая часы. – Не бойся огня – ты родом из ада.

У каждого есть свой сгоревший дом. Моим домом был Захар.

Поселок млеет в утренней дымке. Пахнет свежестью и кофе. На стенах хижин – рисунки, вышитые плесенью. Потертый автобус выплевывает щуплую девушку. У нее нет ни чемодана, ни сумки. Лишь телефон. Одно движение – и он вызовет психиатра.

Рита боится за Аню. До безумия. Да, эта девчонка чересчур упрямая. Да, дура последняя. Да, ей давно пора в психушку. Да. Но у мамы слабое сердце. Ей нельзя волноваться.

Аня изменилась. Она знала, что сорвется, и все равно поехала. Из-за нее Рита сбежала с работы. Только бы убедиться, что с сестрой все в порядке. А впрочем, ничего в порядке быть не может. Рита не верит во всю эту ахинею, в которую верят здешние. Для нее Деда Мороза не существует с восьми лет.

Раньше Аня боялась ездить в поселок, и когда Рита с мамой все же привезли ее сюда, у девчонки случилась паническая атака.

До трагедии они почти не общались – ни с Торой, ни с Аней. Разве что созванивались на Новый год. Рэу будто жили в другом измерении. Тора что-то делала с дочерью. Что-то, после чего Аня начинала говорить сама с собой. Поэтому Рита не удивилась, когда девчонка поселилась у них, – ведьмы всегда умирают рано. Тора же уверяла, что дружит с домами. Сейчас Рита понимает, какая это глупость.

И вчерашний Ритин сон – тоже глупость.

Она ступает по потрескавшейся земле. За ее спиной кряхтит автобус. Перед глазами – картинки из кошмара. Нет, чушь. Небылицы.

Коленки дрожат.

Странно, но в том сне Рита не боялась. В том сне она всегда шагала уверенно, даже если под ботинками хрустели кости. Она была в милицейской форме. На погонах – по звездочке.

Рита сжимала пистолет. Она не расставалась с ним ни на миг.

Дом проглотил ее, скрипнув половицами. Сквозь потолочное решето сочился утренний свет. По комнате летал ворон и каркал, каркал – проклинал весь мир. В углу чернел разбитый граммофон. На стене – следы ладоней. Они светились, словно нарисованные фосфором. Прикоснувшись к ним, Рита закрыла глаза. И превратилась в дом.

Она следила за поселком выбитыми окнами. Дотрагивалась до пальцев бродяг и скучающих подростков шершавыми перилами. Оглушала их сердцебиением.

Что, друзья, испугались? А как же ваша уверенность в том, что все здесь сумасшедшие? О, вы правы. Особенно дома. Когда-нибудь вы проснетесь в восемь тридцать и воскликните: «Проспал!», я буду вас ждать. Каждой пылинкой, каждой прогнившей половицей. Мое сердце будет стучать нестерпимо быстро. Но вы не узнаете, что руки мои прячутся в шкафах, а ноги – в подвале. Что голова катается по чердаку, и я больше не могу мечтать. Вы ни черта не узнаете.

Что-то хрустнуло. Рита ощутила дыхание дома чересчур отчетливо. Раз – и на нее упала люстра. Обняла ее хрустальными капельками, проткнула кожу металлическими щупальцами.

Рита лежала на каменном полу, а красное тепло вытекало из нее, сочилось сквозь половицы и капало прямо на ноги дома. Красило ему ногти.

Слушай, слушай, слушай…

Чувствуй, чувствуй, чувствуй…

Смотри, смотри, смотри…

Удали катаракту. Надень очки. Возьми микроскоп.

Я здесь.

Я – в твоей голове.

Ты – в моей.

Мы – друзья Ворона.

Мы – это он.

Птица села на люстру. Впервые за долгое время Рите стало страшно. Дому дарили драгоценности, фотографии, книги – да что угодно, но не живых людей.

Рита утонула в собственной крови и… проснулась.

Восемь тридцать.

«Проспала!» – воскликнула она.

Вскочила.

Взяла пистолет.

Вспомнила странный сон. Это же надо, какая ерунда!

Рита вышла из дому и запрыгнула в автобус. Полчаса – и вот оно, огромное разлагающееся чудовище. Вот оно, скрипящее дверями: «Прочь, прочь…» Но она не из слабонервных. Она не верит в слухи.

Zahnrad – не более чем дорогие часы.

Их изготовляли не более чем обычные люди.

Пожары – не более чем хулиганство.

Любое событие можно объяснить.

Можно .

Рита переступила порог дома и стиснула пистолет что есть мочи. Под потолком летал ворон.

Кар, кар, кар.

Бред. Она не выспалась – вот и вся магия.

На стене светились «фосфорные» ладони.