Рейчел Бердж - Корявое дерево [litres]

– Представь себе, что ты к тому же блуждаешь в лабиринте, когда вокруг темно, – вздыхаю я.

– И еще с повязкой на глазах, – развивает мою мысль Стиг.

– И там живет большущий косматый Минотавр.

– Так, значит, ты знакома с моей матерью? – говорит Стиг с сухой усмешкой, и я начинаю было смеяться, но тут же обрываю смех. У меня такое чувство, будто без Мормор неправильно и нечестно смеяться над чьей-то шуткой.

– А как насчет тебя? – спрашивает Стиг. – Ты собираешься возвращаться домой?

Я бросаю взгляд на дверь.

– Лучше уж я буду спать в сарае вместе с тобой. – Он вскидывает бровь, и я чувствую, что краснею. – Не с тобой, а вообще. Я имела в виду…

– Не парься, я все понимаю. – Он внимательно смотрит на свой ноготь, затем тихо говорит: – Быть может, мы оба могли бы какое-то время здесь пожить?

Я ерзаю на стуле.

– Наверное. Во всяком случае, несколько ближайших дней.

На его лице отражается облегчение, но мою грудь теснит тревога. Я не могу выгнать парня, раз ему больше некуда идти, особенно после того, как наврала Ише, но я чувствую себя не очень-то комфортно, зная, что в доме рядом со мной будет находиться и он. Лучше пусть думает, что может остаться здесь только на пару ночей.

Я тяжело вздыхаю, чувствуя себя так, будто попала в ловушку. У меня такое ощущение, словно мое тело вдруг стало тяжелым, как бывает, когда продолжаешь лежать в ванне, хотя ты уже открыла слив и вода быстро уходит. Все последние месяцы мне хотелось одного – вернуться в домик Мормор, но теперь, когда ее больше нет, я не знаю, что делать. Я не могу даже помыслить о том, чтобы вернуться домой и увидеть маму. Сейчас мне вообще не хочется ее видеть. Никогда.

Стиг заглядывает в корзинку для дров и бросает в печку последнее полено.

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? Хотя бы немного? Возможно, ты хотела бы, чтобы я проводил тебя на деревенское кладбище? – В его глазах светится доброта, словно мое горе ему и впрямь небезразлично. Я чуть заметно улыбаюсь, тронутая заботой. Какая-то часть меня хочет увидеть, где похоронена Мормор, но я не знаю, готова ли. Если я буду оставаться здесь, в окружении ее вещей, то смогу сохранить ощущение, будто она не совсем ушла. Если же я отправлюсь на ее могилу, это будет означать, что мне придется окончательно с ней проститься. И я качаю головой.

– Что ж, тогда скажи, если передумаешь.

Я смотрю в окно, чувствуя себя неловко под внимательным взглядом Стига.

– Кстати, разве мы не должны оставаться в доме на тот случай, если поблизости бродит волк или еще какой-нибудь зверь?

Стиг фыркает:

– Это, должно быть, просто какая-то бродячая собака. Уверен, Олаф быстро сумеет ее пристрелить.

Я кутаюсь в свой плотный шерстяной кардиган. Стиг встречается со мной взглядом, и мы оба робко улыбаемся. Хотя он для меня и совершенный незнакомец, в нем есть что-то смутно знакомое. «Проскочила искра», как называет это Келли, когда ты с встречаешься с кем-то в первый раз и чувствуешь, что ты его уже знаешь.

Мой телефон гудит. Потом гудит опять. И опять.

– Здесь сигнал то принимается, то нет, – объясняет Стиг. – То ты не получаешь вообще ничего, то все сразу.

Несколько текстовых сообщений от мамы и одно – от Келли: Как дела? Вчера вечером мне тебя не хватало. Я хватаюсь за амулет на своей шее и начинаю набирать текст: Мормор ум… Затем стираю его. Я не могу заставить себя написать это. И вместо этого пишу: Занята, но скоро поговорим. Люблю тебя, М.

Я смотрю, как Стиг выходит из дома, затем снова перевожу взгляд на свой телефон. Мама ожидает, что я пошлю ей сообщение – если я этого не сделаю, она может позвонить папе. На его домашний телефон она, конечно, не позвонит, ведь трубку вполне могла бы взять Шэнтел. Шэнтел была папиной секретаршей, потом он сделал ее своей любовницей, а затем и женой. Она на пятнадцать лет моложе мамы, у нее силиконовая грудь, накладные ресницы и искусственный загар. И, что еще хуже, быть красивее ее просто невозможно. Меня нисколько не напрягает, что у папы новая жена – ведь он устранился из нашей жизни уже много лет назад. Мне хочется только, чтобы и мама смогла оставить прошлое позади и жить дальше.

В конце концов я отправляю ей сообщение: Я в порядке, хорошо провожу время у папы. И не добавляю, что я ее целую.

Согласно моему телефону сейчас десять сорок пять, однако по-настоящему светло стало лишь совсем недавно. Я смотрю в окно – небо затянуто тяжелыми дождевыми тучами. Стиг выходит из дровяного сарая, держа в руке топор. Он ставит его на землю, прислонив к крыльцу, затем снимает пальто и закатывает рукава рубашки. Я вижу, как его тело наклоняется и распрямляется, когда он колет дрова, словно загипнотизированная, смотрю, как руки ритмично поднимаются и опускаются. Он раскалывает полено за поленом, отбрасывая дрова в сторону и протягивая руку за следующим. В своих ботинках с шипами и разрезанных на бедрах джинсах он должен был бы выглядеть здесь абсолютно неуместно, но он так не выглядит. Вид у него такой непринужденный, словно здесь его дом.

Стиг бросает взгляд на окно, и я поспешно отшатываюсь. Проходит несколько минут, и я вижу, как он снимает жилет и засучивает рукава рубашки еще выше. Тело у него стройное, жилистое, руки мускулистые, как будто он привык к физическому труду. Келли сказала бы, что он сексуальный, но она говорит это о каждом парне, с которым знакомится.

Груда поленьев быстро уменьшается. Скоро не останется ни одного нерасколотого полена, и тогда он вернется в дом. Мне не по себе. Я так мало о нем знаю, а между тем нам предстоит жить под одной крышей по крайней мере какое-то время. Только что я видела, как он орудует топором с ловкостью бывалого убийцы – не очень-то успокоительное зрелище.

Я отпускаю занавеску и, повернувшись, оглядываю комнату. Без Мормор домик кажется таким пустым. В каждом уголке, словно паутинки, прячутся воспоминания: вот ракушки, которые мы с ней собирали на пляже, вот коврик из лоскутков, который мы изготовили вместе, вот перья, которые мы нашли во время одной из наших прогулок.

Когда я кладу телефон в карман, мне на ум приходит кое-что, о чем я не подумала раньше. Хотя мама сжигала письма, которые Мормор отправляла мне, сама она получила письма, которые ей отправила я. Я писала сюда раз пять-шесть, так что ей было известно о моей способности считывать информацию с одежды и о том, как отчаянно я пытаюсь эту способность понять. Если Мормор попросила Ишу наполнить ее кладовки съестными припасами, возможно, она оставила мне письмо. Взволнованная, я вскакиваю на ноги. Ведь, по словам Иши, Мормор знала, что я приеду.

Надеясь найти конверт, на котором написано мое имя, я подхожу к полке с фотографиями, расположенной над печкой, и беру с нее одну из фотографий в рамке. С нее на меня, улыбаясь, смотрю я сама. Я узнаю эти длинные светлые волосы, худые руки и россыпь веснушек, но все равно такое чувство, будто смотрю на незнакомку – и не только потому, что на этом снимке у меня нормальные одинаковые глаза. На снимке на мне надето белое бикини, и я прикрываю рукой глаза от солнца – загорелая и счастливая пятнадцатилетняя девочка, живущая без забот. Я переворачиваю фотографию – под рамкой нет спрятанного послания – и возвращаю свое прошлое обратно на его место.