Кодзи Судзуки - Рождение

— Поздно?

— Я стану бабушкой, пока дождусь.

— Не думай об этом.

— Не хочу стареть. Хочу вечно быть молодой. Слушай, а ты об этом не думаешь?

У молодых девушек, стремящихся стать актрисами, сильный страх перед старостью. Тояма понял, что Садако не исключение.

— Если я буду стареть вместе с Садако, ничего страшного.

Слова Тоямы не были ложью. Что значит старость, если живешь вместе с Садако. И когда с возрастом подойдет смерть, если Садако будет рядом, наверно, и смерть будет спокойной. На один момент Тояма отчетливо представил себе смерть на руках Садако. Мир кружится, и он собирается отправиться далеко, а Садако смотрит на его лицо. Его — старое... а лицо Садако почему-то совсем не изменилось. Видение было настолько четким, что он содрогнулся.

Садако, понимая его желание жить вместе, растянула губы в улыбке. Потом, немного нахмурившись, сказала будто в оправдание:

— Тояма, ты ошибаешься в том, что я люблю учителя.

— Конечно, я и думать не хочу об этом. Но когда я увидел, что ты делаешь...

Не дав договорить, Садако сильно замотала головой:

— Нет, не так. Ты ошибаешься. Я ненавижу учителя. Ведь он навязчивый. К тому же страшный. Он какой-то страстный и жуткий. Он меня достал. Не может с собой справиться. Ведь он не ребенок.

Садако обведет вокруг пальца даже такого, как Сигэмори. Тояма снова ему сочувствовал. А что, если Сигэмори, дожив до сорока семи лет, влюбился всерьез?

— Если говорить честно, я страдаю. Я не понимаю, как можно дать тебе понять мое состояние. Я хочу тебе верить. Но...

Садако наклонилась вперед и положила руки на колени Тоямы:

— Тояма...

Садако только будет девятнадцать, но, похоже, она уже знала способ унять гнев раздраженного мужчины, мучающегося от ревности.

Когда Садако встала и погасила общий свет и подсветку на столе, в комнате стало совершенно темно. Только через окно со сцены вливался свет софитов и тускло освещал фигуру Садако. Через мгновение все ушли со сцены, софиты тоже выключили, и комната погрузилась в полную темноту. Одна только контрольная лампочка на кассетном магнитофоне, на котором по-прежнему нажата кнопка записи, слабо светилась красным в углу комнаты.

В темноте что-то щелкнуло. Похоже, Садако изнутри закрыла дверь комнаты. Вскоре Тояма почувствовал на коленях Садако. Хрупкая Садако тяжелее, чем кажется.

Тояма в потемках, подчиняясь ее указаниям, начал снимать с себя одежду. Расстегнув молнию на спине, Садако сняла через голову черное платье и осталась сидеть на коленях Тоямы в нижнем белье.

Прикосновение к нежной коже пробудило в воображении Тоямы линии и формы тела Садако. Садако, сняв платье, именно сейчас стала «девушкой в черном». Красный огонек контрольной лампочки будто еще больше зачернял облик Садако.

Чувство удовлетворения, что Садако принадлежит только ему, вытеснило, будто их и не было, и раздражение, и ревность.

Как быстро текло время. Совершенно потеряв голову, они ощупывали тела друг друга, касались волос. Когда она, запрокинув его голову, целовала его в шею, естественным желанием Тоямы стало продвижение к следующей стадии. Однако Садако иногда мягко, иногда сильно продолжала отклонять залезающую между ног руку Тоямы. Затем, будто специально стараясь его отвлечь, она запустила свою руку ему в трусы.

У Тоямы мгновенно встал. Повинуясь движениям руки, он кончил со сдавленным стоном.

Сперма, не капнув ни на одежду, ни на пол, вся осталась в руках Садако. Тояма был не в состоянии увидеть, что делала Садако. По чавкающему звуку казалось, будто она, как бы намыливая мылом, втирала жидкость из организма Тоямы в ладони и тыльную часть рук и размазывала по лицу и шее. В нос ему ударил его собственный запах.

Потом едва слышный голос Садако прошептал у самого уха:

— Больше не люби меня. Тояма, я не хочу тебя потерять.

Следующие слова Садако не произносила, они будто всплыли прямо в голове.

...Тояма, я люблю тебя.

Может, это иллюзия, которую он слышал только потому, что сильно хотел услышать? Все-таки голос Садако раздался прямо в голове.

Но если он действительно слышал, он хотел, чтобы слова любви Садако услышали все и особенно чтобы они дошли до ушей Сигэмори.

— Садако... если бы ты всем сказала, что любишь меня, как бы... — хриплым голосом шепнул Тояма.

Однако Садако, как ребенок, отрицательно мотнула головой.

В этот момент его нога задела угол ящика. На мгновение сознание захватила божница и принесенная ей в жертву пуповина.

...Тояма, я люблю тебя.

Голос раздался прямо в мозгу... Кажется, что, перекрывая этот голос, откуда-то послышался плач младенца. Нет, это не просто показалось, Тояма на самом деле услышал плач только что родившегося младенца за спиной Садако.

Ноябрь 1990 года

В каждой клетке живо воскресали все воспоминания, вплоть до ощущения обнаженной кожи Садако. Словно это врезалось в память не в мозгу, а на уровне ДНК.

Это не значило, что он во всех подробностях рассказал об этом времени. Просто объяснил, резюмируя важные моменты, что было в день генеральной репетиции. Однако пока говорил, Тояма и сам, совсем как будто это было вчера, вспомнил и интонации Садако, и мягкость ее кожи, и прикосновения к ее волосам.

...Тояма, я люблю тебя.

Голос Садако еще звенел в ушах. Он опять звучал, окутывая сомнениями, — реальный это голос или слуховая галлюцинация? Голос женщины, которая осталась единственной и жизнь с которой была бы для него счастьем.

Если бы с ней можно было встретиться. Где она сейчас и чем занимается? Поскольку не было никаких сведений, ясно одно — она не стала актрисой. Не верится, что женщина с такой яркой индивидуальностью и такая обаятельная, как Садако, осталась в неизвестности. Поэтому дурное предчувствие, охватившее Тояма, небеспочвенно.

Этот вопрос сам по себе требовал мужества. Однако Тояма задал его:

— Кстати, господин Ёсино. Я хочу, чтобы вы, не скрывая, мне все сказали. Как вы думаете, что сейчас с Садако?

Ёсино рукой подпер подборок и лизнул колпачок ручки.

— Это нелогично... ведь это я интересуюсь сведениями о ней, поэтому не могу знать, как она сейчас живет.

— Нет, вы должны владеть какой-то информацией. Вы только расспрашиваете и ничего не отвечаете, разве это честно?

— Однако...

Тояма стал серьезным и подался вперед. Заросшее лицо Ёсино оказалось прямо перед глазами.

— Садако жива?

Ничего не оставалось, как спросить прямо. Если этого не сделать, он только переведет разговор на другую тему.

Ёсино, сраженный его прямотой, с покорным выражением лица два раза отрицательно покачал головой.

— Кажется, нет, к сожалению...

Предупредив, что достоверной информации нет, Ёсино поведал, что, судя по тому, что он узнал от коллеги, журналиста Асакавы, скорее всего Садако Ямамуры сейчас уже нет в этом мире. И, предупредив, что не выходит за рамки предположения, рассказал, что, вероятно, она была втянута в какой-то инцидент, и это, наверно, случилось сразу после ее исчезновения из театральной студии двадцать четыре года назад.