Георгий Старков - Страшная история [сборник]

Давным-давно, на стыке веков, тысячелетий и пряных пыльных дней, по земле бродила одинокая Песнь. Песнь не знала, кто её придумал и кто должен её спеть. Она знала только, что везде, куда бы она ни пришла, люди убегали, едва завидев её. А те, кто оставались, хранили хмурое молчание и уж никак не были настроены на то, чтобы распевать её. Песнь старалась их разговорить, узнать, почему все её чужатся, но безуспешно — люди делали вид, что не слышат её, и продолжали заниматься своими делами. Ей ничего не оставалось, кроме как обречённо вздохнуть и плестись дальше в поисках того, кто будет ей рад и позволит влиться в свои уста. Но надежда таяла вместе с чередой дней, остающихся за плечами.

Однажды дождливым осенним вечером, промокнув до ниточки, Песнь пришла на окраину небольшого города, расположенного на устье реки. Она грустно смотрела на колыхающиеся огни светильников в окнах, зная, что никто из тех, кто сейчас нежится в тёплой постели, не впустит её к себе. И вдруг… Песнь приподняла голову и замерла, не смея верить услышанному. Этого не могло быть… Над городом, заглушая топот миллионов капель воды, разносилась мелодия, тихая, но, тем не менее, слышная из любого закоулка. Сомнений быть не могло: в городе жил Музыкант. Человек, который согласится приютить отчаявшуюся Песнь.

Песнь не выдержала и побежала. Она долго блуждала посреди мокрых мостовых и пустых площадей, подбираясь к источнику музыки. Она боялась, что вот-вот музыка оборвётся и обрубит все её мечты, и потому бежала с горячечной спешкой. И вот перед её взором предстала скошенная хибарка в одном из самых грязных и бедных кварталов. Песнь неуверенно потопталась у окна, из-за ставней которого изливалась мелодия. Переборов волнение и страх, она постучалась. Музыка заглохла — остался только переливчатый шум дождя. Наконец, окно открылось, и в проёме появился старый человек с изборождёнными каналами морщин лицом. Это был Музыкант.

— Здравствуй, — осторожно сказала Песнь, готовая к худшему.

— Здравствуй, — ответил Музыкант.

Он заговорил с ней! Песнь не верила своему счастью. Как долго она ждала… Радость её была настолько велика, что она не нашла, что сказать дальше. Вместо неё заговорил Музыкант:

— Зачем ты пришла?

Он говорил спокойно, без злости и упрёка, но Песнь всё равно почувствовала, как по её спине пробежал холодок.

— Впусти меня, — попросила она. — Впусти меня в свой дом, позволь мне там остаться. Спой меня сам или доверь меня одному из своих инструментов. Мне надоело скитаться по всему белому свету. Пожалуйста…

Музыкант хмуро покачал головой:

— Нет.

— Но почему? — взмолилась Песнь, и холодный ливень больно хлестнул её по лицу. — За что?

Музыкант посмотрел на поникшую Песнь и ответил:

— Потому что ты — Песнь Одиночества.

Он подождал, что скажет Песнь, но она молчала. Тогда он продолжил:

— Вот почему тебя все сторонятся. Одним своим присутствием ты привносишь в их сердца тоску и опустошение. Тот, кто споёт тебя, будет обречён на вечное одиночество. Поэтому тебя никто не споёт. Никогда. В этом виноват я… Я сочинил тебя в годы молодости, в дни, когда жизнь казалась мне бессмысленной игрушкой. Сочинил — и пришёл в ужас. Ты начала властвовать в моём доме, превращая меня в увядающую сосульку. И однажды ночью я распахнул все окна и двери и выпустил тебя из дома, отправив блуждать по миру… Это моя ошибка, но не в моих силах её исправить. Я не впущу тебя.

С этими словами Музыкант захлопнул ставни, обдав Песнь струёй ледяного воздуха. Дождь шёл всю ночь, наутро превратив улицу в грязную гладь лужи, но Песнь продолжала стоять под окном Музыканта, не шевелясь. Лишь когда розовые лучи рассвета коснулись крыши, Музыкант осмелился вновь выглянуть наружу, и вздохнул с облегчением — улица была пуста.

С тех пор Песнь никто не видел — нигде и никогда. Поговаривали, что она прячется по далёким лесам и горам, чтобы не попасться в глаза людям. О Песни стали слагать байки и легенды, но и они канули в Лету. Сегодня никто не помнит потерянную Песнь, которая вкушает своё вечное одиночество где-то в неведомых краях — но те, кто вернулся из тёмных дремучих лесов, рассказывают, что в час, когда солнце исчезает за горизонтом и деревья громоздятся безликими чёрными великанами, они слышали странный тоскливый голос, сотрясающий высокие кроны — такой далёкий и пугающий…

2006 г.

Честно говоря, переступая порог квартиры на втором этаже разваливающейся «хрущёвки», я ни на мгновение не допускал мысли, что предстоящая встреча принесёт какие-то плоды. Если моя нога оказалась на лестничной площадке, воздух которой навсегда сохранил табачный аромат, то только из-за уважения к Денису и отчаянности ситуации, в которой я оказался.

Разглядывая полутёмную прихожую, где на полу лежал полк рваных тапочек, и слыша сиплое дыхание хозяина за спиной, я опять вспомнил утренний разговор по телефону. Я позвонил Денису, чтобы сказать ему: всё пропало, я не смогу присутствовать на презентации. Вся подготовка, все ожидания и надежды на контракт — коту под хвост. Я едва не рвал на себе волосы, и Денис прекрасно понял моё состояние. Варианты действий с его стороны были, на мой взгляд, негусты: либо прийти в ярость и отругать меня последними словами, либо выразить печальное понимание. Но Денис выбрал третий путь. Совершенно неожиданный.

— Кто тебя послал? — проворчал хозяин квартиры, заперев дверь. Это был желчный сгорбленный старик. Такие в тридцатые годы с удовольствием писали доносы на соседей.

— Денис Артемьев. Он сказал, что вы знаете…

— Ах да, он, — старик кисло улыбнулся. — Да, мы с твоим другом знакомы. Ну, тогда проходи, мил человек.

Вслед за ним я протопал в тесную комнату, которая, должно быть, гордо именовалась кухней. Здесь царил не меньший беспорядок, чем в прихожей. Положение немного спасал мутный свет зимнего солнца, который не давал достаточно освещения, чтобы увидеть бардак во всей красе.

«Зря я сюда пришёл, — обречённо подумал я. — Дурацкая шутка, Денис — послать меня в эту обитель инфекций. Что на него нашло?». Но при этом я отдавал себе отчёт, что вряд ли это было шуткой. Денис не отличался чувством юмора. Точнее, у него его не было совсем, и общаться с ним было делом трудным. Вот почему из долгосрочных компаньонов у него остался только я.

— Садись, — старик указал на деревянный табурет, поверхность которого почернела от грязи и времени. Немного поколебавшись, я подчинился. Всё равно завтра я брюки собирался отдать в химчистку.

Хозяин расположился на стуле напротив и отодвинул миску с кусками чёрного хлеба на край стола.