Блейк Крауч - Жуткое

Ожил двигатель, покрышки завизжали на мокрой дороге, и Софи умчалась вниз по улице.

Грант заставил себя сделать еще один шаг.

Боль вспыхнула у него в желудке и распространилась по всему телу со скоростью летящей пули.

Он согнулся пополам.

И только когда он поковылял назад, боль стала стихать.

И в этот момент его охватила слепящая ярость.

К тому моменту, когда он поднялся по ступеням, детектив был готов взорваться.

Он вошел в дом.

Пейдж стояла в прихожей, обхватив себя руками, как будто только они не давали ей развалиться.

Ее всю трясло, и она плакала.

– И что теперь? – спросила она.

Брат прошел мимо нее на кухню и взял нож.

А потом бросился по холлу и вверх по ступенькам.

Пейдж что-то кричала ему вслед.

Грант не стал отвечать.

Добравшись до лестничной площадки, он услышал, как его сестра тоже взбирается по ступеням.

Он завернул за угол.

Нельзя сказать, что ему было на все наплевать или что он не чувствовал страха. Но, как это уже случалось много раз в его жизни, все – абсолютно все – померкло перед слепящим и ничем не затуманенным желанием что-то сломать. Разрушить. В нем было нечто, что начало формироваться, когда умерла его мать, росло, когда его отец стал недееспособным, матерело и настаивалось в течение всего его сиротского детства, когда он бился за то, чтобы хоть как-то обеспечить их с сестрой и вырастить Пейдж, и позже, когда, став подростком, он наблюдал, как сестра слетела с катушек. Оно приняло свою окончательную форму, когда, повзрослев, они окончательно стали чужими друг другу. Это была ярость разочарованного человека, прожившего одинокую, несправедливую и лишенную даже намека на счастье или удачу жизнь.

Именно поэтому он напивался до бесчувствия.

И мотался по глухим барам в надежде ввязаться там в драку.

И трахал проституток.

И именно поэтому он был готов выломать гребаную дверь в спальню Пейдж, а оказавшись внутри, разорвать голыми руками то, что там находилось, на клочки.

– Грант!

Брат остановился на полпути и оглянулся на сестру.

– Не делай этого, – сказала она.

– Почему? Потому что со мной может что-то случиться? Что ж, это будет хоть что-то новенькое, правда?

– Прошу тебя. Давай спустимся. И поговорим. Обдумаем наш следующий шаг. Ты нужен мне.

Грант улыбнулся. Он чувствовал себя как на иголках. Как будто наглотался стимуляторов. И был готов проломить стену.

– Я уже наговорился, – ответил детектив.

Потом он повернулся и побежал к двери в спальню – давление у него в голове росло, а какой-то негромкий голосок все спрашивал, уверен ли он, что хочет этого, но было уже слишком поздно.

В трех футах от двери он поднял правую ногу и ударил пяткой прямо в ее центр.

Она с грохотом распахнулась внутрь.

Пейдж выкрикнула его имя.

Пульсирующая боль охватила ногу.

Грант перешагнул порог, и, как только он полностью вошел в помещение, дверь захлопнулась у него за спиной.

Внутричерепное давление было невероятным. Как будто он сидел на дне океана.

Пейдж он больше не слышал.

И шума дождя, барабанившего по крыше, тоже.

Не слышно было даже, как колотится сердце.

В комнате был единственный источник света – вырезанная из кристалла соли лампа стояла на комоде в ногах кровати Пейдж. От нее исходил мягкий, оранжевый свет, слишком слабый, чтобы осветить углы комнаты.

У Гранта стало двоиться в глазах.

Лампа превратилась в две светящиеся сферы.

Он сморгнул, и сферы вновь превратились в лампу.

От внутричерепного давления у него ломило глаза, и каждый вдох давался с большим трудом.

Острая боль пульсировала в ухе, синхронно с биением его пульса.

Пытаясь справиться с потерей ориентации, Мортон старался не растерять ту ярость, которая привела его в эту комнату.

Он схватил в руку лампу и покрепче сжал нож.

Между покрывалом на кровати и полом виднелся темный провал в дюйм шириной, на границе которого собралась пыль.

Грант с трудом подошел к кровати и опустился на четвереньки – туман стремительно заполнял голову, и под его давлением мысли и стремления быстро сходили на нет.

Он прижался головой к полу и дотронулся до слоя пыли.

Где-то глубоко в мозгу раздался крик, требующий, чтобы он немедленно встал, повернулся и вышел из комнаты, но этот крик с каждой секундой становился все тише.

Под кровать.

Детектив неотрывно смотрел под кровать.

Он вошел в дом сестры тридцать часов назад и все это время сопротивлялся наступлению этого момента. Но почему?

Свет лампы рассеивал темноту.

Пыльный деревянный пол.

Куча одеял.

Грант просунул лампу глубже, двигаясь вслед за ней.

Когда его голова оказалась под кроватью, он почувствовал специфический запах.

Запах уксуса и горелой проводки.

Одеяла пошевелились.

Протянув руку, детектив взялся за них и откинул в сторону.

Лампа осветила две сферы, полные паучьих яиц – ржавого цвета образования, напоминающие перезрелые ягоды ежевики.

Пока Мортон смотрел на них, сначала одну, а потом другую сферу закрыли прозрачные мембраны, которые потом синхронно поднялись.

Давление в черепе исчезло. Грант уронил нож.

Это были не паучьи яйца. Это были глаза. Он смотрел в чьи-то глаза.

Из-под одеял высунулась длинная, худая рука, и пальцы сомкнулись на его горле.

Кругом теснота, и он совсем один.

Нет ни прошлого, ни будущего.

Только здесь и сейчас.

Пол под ним исчезает. Желудок оказывается в горле. Его охватывает ощущение, что он летит вниз с невероятной скоростью на встречу с тем, что тянуло его в эту комнату с того самого момента, как он впервые переступил порог этого дома.

Он сталкивается с внушающим ужас интеллектом.

Впервые в жизни он ощущает – реально ощущает – свое сознание. Всю его слабость и уязвимость. Череп оказывается никудышней защитой. Проникновение происходит без всяких усилий. Наружу вытаскивается все, что он любит, что ненавидит и чего боится. Его самые тайные мысли растерзаны и обнажены.

Но прежде чем Грант задумывается, чего оно хочет, оно начинает разворачивать его сознание, как пергамент.

Он чувствует, как структура его мозга меняется, перестраивается, перепрограммируется.

Он ощущает покалывание нейронов.

Ощущает мысли, которые никогда не приходили ему в голову, как свои собственные.

Направления выстраиваются в логической последовательности.

Повороты направо и повороты налево.

Названия улиц.

И неожиданно его сознание захлопывается, как будто он уже получил абсолютное знание о том, что должен сделать дальше.

Глаза снова мигают.

Пол возвращается.

Он уже не под кроватью, а стоит возле нее, качая что-то, завернутое в ворох одеял.