Станислав Романов - Самая страшная книга 2020 [антология, litres]

Наконец поехали. Знакомые, родные улицы, где Славка всю жизнь провел, мелькали будто где-то далеко-далеко, за глухим красным стеклом.

– Надо было нам сразу в Бабий Яр идти, – глухо, мертво сказала рядом Розка.

И тогда красная завеса стала таять – под новым, очень взрослым чувством: жуткой ледяной злобой.

– Не дури, – тихо ответил Славка. – Мы сбежим, вот увидишь.

И откуда вырвалось это «сбежим»? Было ясно, что сбежать невозможно. В кузове вместе с ними сидели двое автоматчиков. Грузовик ехал быстро, трясясь на ухабах, так что люди то и дело валились друг на друга. Знакомый путь: по нему Славка еще недавно ходил смотреть, куда же идут евреи. Вот и кирпичная стена кладбища, вот и оцепление. Колючая проволока, противотанковые ежи, множество немцев и полицаев: от мундиров рябило в глазах.

Здесь арестованным приказали вылезти из грузовика. Дальше их вели под конвоем и остановили возле группы сидящих прямо на земле людей. Вокруг сомкнулось кольцо немецких солдат. Славка без сил опустился на вытоптанную пыльную траву: все кругом снова заволакивала багровая мгла тупого ужаса. Остальные молча сели рядом, почему-то рука Розки оказалась в Славкиной руке, и пальцы ее были ледяные, будто у покойницы. Пулеметные очереди стучали отчетливо, как-то выпукло, смутной болью отдаваясь в голове. Левка, Розкин брат, упал в обморок, и мать их даже не пошевелилась, чтобы привести его в чувство. Она сидела неподвижно, обхватив голову руками. Вокруг плакали, молились, какая-то женщина забилась в истерике (ее немцы оттащили в сторону, и коротко протарахтела автоматная очередь). Но большинство все же сидело тихо, глядя перед собой. Некоторые раскачивались как болванчики. Подъезжали грузовики и телеги, народу кругом становилось больше. Кто-то прямо здесь же справлял нужду, кого-то рвало. Немцы смотрели на все это с непостижимым скучающим спокойствием.

Когда собралась большая толпа, солдаты вдруг стали оттеснять людей куда-то, началась давка, поднялся крик и плач; Славка тут же потерял из виду мать и бабушку, пропали куда-то и Эткинды, только Розка была по-прежнему рядом, потому что крепко цеплялась за его руку. Кругом мельтешили чьи-то спины, на мгновение Славка наткнулся на панический взгляд пятилетнего мальчика, который изо всех сил звал мать, – тут же его кто-то толкнул, мальчик упал и исчез под толпой, будто под лавиной. Крик оборвался. В дикой сутолоке людей гнали между двумя шеренгами солдат. Шум кругом стоял страшный: лаяли собаки, орали полицаи, что-то кричали немцы, визжали женщины, надрывались дети, и зловеще-близко стучал пулемет. И в то же время на каком-то плане над всем стояла тяжелая багряная тишина, она крепким кровавым вином ударяла в голову, так что все это время Славка пьянел от ужаса и все хуже понимал, что происходит. Их снова остановили, но часть людей впереди погнали дальше. Ни матери, ни бабушки рядом по-прежнему не было, да и Славка, в болезненном отупении, их уже не искал. Он крепко держал за руку Розку, такую же ошалевшую, и это прикосновение будто удерживало еще какую-то часть сознания трезвой, не давало окончательно провалиться в красную тьму.

Толпа вновь пришла в движение: немцы и полицаи погнали вперед новую группу людей, теперь в ней оказались Славка с Розкой. Они выбежали, вывалились, подгоняемые палками и дубинками, на открытое пространство между песчаными пригорками. Полицаи кричали по-украински и по-русски:

– Раздевайтесь!

Многие люди, избитые и впавшие в прострацию, уже не воспринимали слов, к таким подскакивали полицаи и под гогот солдат принимались лупить их и срывать с них одежду; особенное беснование начиналось, когда насильно раздевали молодых женщин. Один из полицаев, толстобрюхий, с рыжими усищами, полез щупать Розку, Славка оттеснил ее в гущу толпы, прикрывая собой. Раздеваться, зачем?.. Да какая разница, в чем расстреливать?.. Для немцев разница, видать, была, потому что полицаи зорко следили за тем, чтобы все выполняли приказ. Казалось, будто толпа полуголых, в одном белье, жмущихся друг к другу людей ожидает приема у какого-то кошмарного доктора. Пахло по́том, грязным тряпьем, тяжелыми испарениями множества тел. Славка снял рубаху и ботинки, штаны снимать не стал. Розка осталась в одной комбинации, серовато-белой, застиранной. Обыденность действия (расстегнуть рубашку, расшнуровать ботинки) немного привела Славку в чувство, и снова в голове застучало: «Бежать». Но куда – кругом стеной стояли солдаты, будто и не человеческие существа, а единая живая ощетинившаяся стволами автоматов стена. Люди тут были точно куры в клетушке, предназначенные на забой. И так же, как кур, их время от времени вытаскивали куда-то: проводили небольшими группами между двумя высокими песчаными отвалами. Именно оттуда доносились пулеметные очереди, теперь уже оглушительно-громкие.

В ожидании гибели окружающие словно бы снимали с себя вместе с одеждой и оставляли на вытоптанной мертвой земле все человеческое. Люди шатались, падали, ползали на четвереньках перед солдатами, умоляя о пощаде, замирали на месте, сжавшись в комок, бормоча что-то как полоумные. Выделялись те, кто посреди всего этого кошмара еще сохранял самообладание. Славке бросилась в глаза пара – опрятные старик со старухой, они не спеша, с достоинством разделись, аккуратно сложив свои вещи, словно собирались за ними вернуться, и встали очень прямо, поддерживая друг друга, спокойно глядя вперед, в проход между песчаными кручами, что без конца проглатывал расстрельных, партию за партией. Вскоре в очередном десятке на расстрел повели и их.

– Я не хочу, не хочу, – шептала рядом Розка. Этот шепот отвлекал Славку, поддерживал его рассудок, не позволял в помешательстве отчаяния упасть на землю, не давал потерять себя.

– Мы обязательно убежим, – шептал Славка в ответ, судорожно озираясь. Он понимал, как глупы его слова, но не мог перестать повторять их словно заклинание.

К ним приблизилась группа бешено орущих, подобно дикарям, полицаев с дубинками и загнала в следующую десятку. Все внутри у Славки онемело, он даже не почувствовал боли от ударов, единственное, что ощущал – как Розка держит его за руку, и ему это почему-то казалось очень важным – не выпустить ее. Вокруг поднялись песчаные склоны, люди позади, подгоняемые полицаями, напирали, и Славку с Розкой вытолкали на небольшой уступ над оврагом: высоченные склоны уходили почти отвесно вниз, должно быть, это было самое глубокое место во всем Яре. Внизу расстилалось что-то белое и красное, Славка пока еще не понял, что именно, не осознал.

Уступ был очень узким, люди жались к песчаной стене, цепляясь друг за друга, а задние всё напирали, подгоняемые градом ударов. На противоположной стороне оврага Славка увидел несколько пулеметов. Они пока молчали. Немецкие солдаты возле них лениво ходили, потягивались, что-то ели. Небо над яром показалось Славке огромным: пустое, безоблачное, отливающее кровавой медью, вечереющее (оказывается, уже целый день прошел, но это не ощущалось, не было ни голода, ни жажды). Один из немцев, почесываясь, неторопливо подошел к крайнему пулемету. Славка же наконец осознал, что было на дне оврага: там лежали горы человеческих тел. Бледные, в светлом белье тела, перемазанные кровью. Застывшее красно-белое море человеческой плоти.