Станислав Романов - Самая страшная книга 2020 [антология, litres]

Ладно, дерьмо этого дня выглядело мелочью по сравнению с дерьмом этого месяца.

Просто бумажная голова собаки перед клавиатурой его компьютера.

Андрей кинул сумку на стол, плюхнулся в кресло и откатился, разглядывая поделку.

– Нравится? – спросила Оля, коллега.

Оля пришла к ним в ОРИКИ [1] Отдел по работе с изъятым и конфискованным имуществом. сразу после института. Невзрачная серая мышка, зато добрая, тихая, участливая. Совсем как бабушка. И полная противоположность Ире – эффектной, нервозной и, как оказалось, лживой.

Две недели назад Андрею позвонила знакомая, сокурсница Иры, и сообщила, что Ира параллельно встречается с другим. Подкинула жменю фактов. Отпиралась Ира недолго, но вины в ее голосе Андрей не услышал. «Ты мой главный мужчина», – сказала она по телефону. И еще: «Какая тварь испортила наши отношения?» – имея в виду: кто рассказал об измене? «Эта тварь – ты!» – хотел – должен был! – ответить Андрей, но лишь промычал: «Неважно» и повесил трубку. Ира звонила, он не отвечал, втайне надеясь – боясь, – что она оставит его в покое. А потом умерла бабушка, и всю эту любовную муть выдуло на периферию сознания.

– Наверное, – ответил Андрей.

Фигурка ему не нравилась. Кому вообще нравятся головы отдельно от тела, если, конечно, это не маски?

– Это паперкрафт.

– Что?

– Модель из бумаги. Дословно «бумажное ремесло».

– Как оригами?

– Не совсем. Оригами делают из цельного листа, без ножниц и клея.

– И чем заслужил?

Оля смутилась. Ее окружали фиалки – фиолетовые, розовые, бордовые, даже зеленые; горшки стояли везде, где оргтехника и канцелярские принадлежности дали слабину.

– Чтобы поднять настроение. В прошлый понедельник ты был сам не свой.

Оформляя четыре дня за свой счет, он ни словом не обмолвился о причинах; работы в отделе было мало – начальница легкой рукой подмахнула заявление. Он простился с бабушкой, помог тете навести мало-мальский порядок в окончательно осиротевшей квартире – последние полгода хворавшая бабушка жила у своей старшей дочери – и вернулся назад.

– Спасибо. – Андрей осторожно сдвинул бумажную голову («как она сказала: папер… что?») на край стола, включил компьютер и подгреб к себе клавиатуру.

Взгляд Оли лип к коже. Андрей сделал вид, что всецело занят экраном монитора. Он мог бы для вежливости спросить: «И давно увлекаешься?» или «Долго такую клеить?», но не хотел продолжать беседу. Ему просто было неинтересно.

С визгом распахнулась дверь, и в кабинет ворвалась старший инспектор Эльвира Михайловна. Обмахнулась яркой, как павлиний хвост, шляпой, шумно выдохнула – краснолицая, взмокшая.

– Ох и спякота! Батюшки, когда же закончится… О, вернулся!

– Вернулся, – подтвердил Андрей.

В кабинете их было трое, но с Эльвирой Михайловной казалось, что не меньше десятка.

– И как? Приженился, небось, втихую?

– Я бы запомнил.

– О, песик! Видел, какую красоту наша Олечка делает? Как назовешь?

– Шарик.

– Несерьезно. – Эльвира Михайловна включила кондиционер – плевать, что старый агрегат дул ровнехонько на Андрея, – повесила сумку и шляпу на вешалку и выбежала в коридор. Ну конечно. Сначала бла-бла-бла с подругами из отдела таможенных платежей, а потом работа.

Интересно, чью голову подарила ей Оля? Совы?

Громыхнула дверь. Андрей зажмурился.

Открыв глаза, он наткнулся на сочувствующий взгляд: Оля нарисовала собаке выразительные глаза – и едва сдержался, чтобы не столкнуть угловатую морду в мусорное ведро.

Ничего нового в этом вашем паперкрафте – он погуглил – не было. Разве что название.

На разворотах советских журналов – взять хотя бы «Сделай сам» – печатали развертки моделей. В школе на трудах он мастерил из бумаги машины и дома, а однажды склеил с отцом большой военный самолет. Самолет даже неплохо планировал. Наигравшись, они устроили самолету «смерть в бою» – подожгли и запустили с балкона.

А еще они делали маски из папье-маше. Сначала лепили основу: отец смазывал лицо Андрея растительным маслом и обжимал пластилиновым блином; пластилин был более податливым, чем тот, что продавали в «Детском мире», отец приносил его с работы; затем подправляли неровности и делали прорези для рта и глаз, после этого смазывали пластилиновую форму маслом и – этот этап нравился Андрею больше всего – клеили полоски и кусочки газетной бумаги, слой за слоем, промазывая клеем с двух сторон, просушивали, клеили, просушивали, клеили – и наконец снимали маску с основы… Желтоватое лицо из слов, огрызков предложений. Будь его воля, Андрей на этом остановился бы. Но отец не любил недоделки (он и с мамой расстался, как виделось Андрею, потому что не мог довести брак до ума): смешивал гуашь с клеем, покрывал маску, затем брался за акриловые краски, а завершал слоем лака. Большинство лиц или морд получались грустными…

В прихожей Андрей вытряс из пакета бумажную голову. Он забрал ее домой, чтобы выкинуть вдали от доверчивых Олиных глаз, но помешали теплые воспоминания. Левое ухо вмялось внутрь. В глазах стояла мольба.

Ладно, живи. Пока.

После ужина Андрей под пристальным взором ущербного пса валялся с ноутбуком на диване. Скролил картинки и статейки. «Нашел себе хобби на долгие осенние вечера…» – прочитал на очередной страничке и, скривившись, закрыл. На фига он в это полез? Чтобы загладить чувство неловкости перед Олей? Ладно, последняя…

Сайт предлагал наборы выкроек. Слово напомнило о бабушке. Андрей щелкнул на рогатом шлеме. Двадцать листов, на каждом от двух до десяти схем – легких путей не ищем. В объеме шлем смотрелся шикарно. Андрей с сомнением покосился на принтер.

Через три часа он швырнул на стол измазанную клеем деталь и смачно выругался. Хотелось смять все, что успел вырезать и склеить (а успел он немного), и послать «дела бумажные» куда подальше. Он уже выяснил, что для паперкрафта нужен ватман или картон, не помешали бы и лезвия… да пошло оно все…

На следующий день он заглянул после работы в художественный магазин и купил плотную бумагу, шило, набор лезвий и клей-карандаш. Проблем со шлемом по-прежнему хватало: на развертках не оказалось порядковых номеров, поэтому процесс стыковки деталей превратился в головоломку, но теперь дела пошли шибче, что-то стало вырисовываться.

Голову пса он поставил на принтер. Пускай наблюдает за процессом, поганец этакий. Ишь ты, во что его втянул!

За сборкой пролетело четыре вечера. Два раза звонила Ира – Андрей сбрасывал без каких-либо душевных метаний. Глядя на шлем, поворачивая его так и этак – две пары рогов смотрелись эпично, – он чувствовал прилив гордости. Ложку дегтя подкинул черепок, который следовало присобачить между верхних рогов. Черепок состоял из десяти кусочков бумаги, каждый не больше спичечного коробка: три – размером аж с ноготь! Пришлось купить пинцет и лупу на ножке.