Астрид Фритц - Охота на ведьму [litres]

– А ты знаешь, почему ты сидишь тут, а не в башне, как другие ведьмы?

– Я не ведьма, – огрызнулась я, взмолившись Богородице, чтобы этот тип оставил меня в покое.

– Я тебе скажу почему. Потому что никто не должен прознать о том, что ты здесь. Если тебя средь бела дня поведут в ратушу из башни через весь город, кто-то может тебя узнать. Так что твоя семья тебя отсюда не вытащит, можешь даже не мечтать.

От этого болтливого охранника я и узнала, что мое заточение должно оставаться тайной в городе. А когда я пришла в себя после обморока на допросе, советник Беклин сказал мне, что сможет сообщить моему отцу о случившемся только после того, как мне официально предъявят обвинение.

Но когда это произойдет? Завтра? Через несколько дней или недель? Допрос в зале ратуши подавил меня куда сильнее, чем часы, проведенные в этом подвале. Брат Генрих действительно собирался обвинить меня в ведовстве, и уже завтра утром меня ждет новый допрос. Инквизитор извращал каждую сказанную мною фразу, распространял обо мне бесстыдную ложь и рано или поздно уничтожит мое доброе имя.

«Но почему он так поступает? – отчаянно пытаясь не расчесывать укусы блох и клещей, снова и снова думала я, свернувшись на вонючей конской попоне, которую постелила на солому. – Быть может, это месть за то, что я ему отказала? Но неужели он действительно думал, что его мерзкие домогательства достигнут цели? Не поэтому ли он притворялся другом нашей семьи и проник в наш дом?» Когда я вспомнила о том, что вначале сочла его, казалось, благородные поступки проявлением отеческой заботы, меня охватила злость. Я доверилась ему, изливала душу! И сейчас он уже все знал обо мне и моей семье! А ведь даже моя мама говорила, что брат Генрих был очень странным человеком еще в детстве.

С поста стражи доносился громкий храп. Полдень, должно быть, миновал совсем недавно, потому что в мою обычно темную камеру с южной стороны проникало немного света, да и воздух чуть нагрелся. От усталости ломило кости, но я не могла уснуть. Мне хотелось только одного: провалиться в глубокий сон без сновидений и спать, пока дверь камеры не откроется и я не увижу папу, который обнимет меня и скажет: «Все это было лишь ужасным недоразумением, дитя мое».

Папа! Слезы навернулись мне на глаза, когда я подумала о том, что отец, наверное, прямо сейчас катит тележку с товаром по Ваффлерхофу, мимо аркад ратуши, он везет заказ покупателю и понятия не имеет, что за этими стенами его дочь по немыслимым причинам держат в плену. Орландо и Симон тоже даже не подозревают, где я, ведь, очевидно, мое пребывание здесь должно было остаться тайной. Так на что же мне надеяться? Для всех моих близких я пропала, будто исчезнув из этого мира.

– Ты там что, ревешь?

Я повернула голову. Йеклин с заспанным видом подошел к решетке. Вблизи я отчетливо видела глубокий шрам на его щеке.

– Ну ничего, скоро тут станет веселее. Ко мне друзья обещали заглянуть, в картишки перекинуться.

Отвернувшись, я отерла слезы с лица.

Йеклин не вызывал у меня ни малейшего доверия, и оттого, что здесь я полностью находилась в его власти, во мне вновь проснулся страх. Я покосилась на деревянное распятие, висевшее на стене под потолком, и начала молиться Спасителю, Деве Марии и всем святым, каких только могла вспомнить. «Защитите меня дланью своею, – молча взывала к ним я, – вызволите меня из этого заточения, спасите и сохраните от безумия этого монаха».

– Молись, молись. Тебе это не поможет. Кто согрешил с дьяволом, тому уже не спастись. – Йеклин громко расхохотался. – К тому же крест здесь повесили не для тебя, а для защиты от твоих демонов. Как и чеснок и корень валерианы под потолком.

Когда я оглянулась, он все еще стоял у решетки.

– Чего ты на меня уставился? Уходи! – крикнула я.

– Знаешь, я могу тебе кое-что предложить, пока мы тут одни. Давай мы с тобой договоримся. – Он потряс ключами. – Расскажи мне, как ты колдуешь. Объясни, как мне навести порчу на корову соседа, чтобы та больше не давала молока. И тогда я тебя выпущу.

На мгновение я едва не поддалась искушению рассказать ему какую-то чушь: мол, надо зарыть под порогом коровника медяницу и произнести проклятье. Но тут я в испуге опомнилась: это может быть ловушка! Несомненно, этого типа подговорил брат Генрих, чтобы заставить меня сознаться.

– Я ничего не знаю о чарах. А теперь оставь меня в покое! – рявкнула я, схватила попону, спряталась под ней и зажала уши.

На лестнице послышались тяжелые шаги и разгульный хохот. Я все еще пряталась под попоной, как нашаливший маленький ребенок.

– Эй, Йеклин, где твоя красотка-ведьмочка? – зычный мужской голос разнесся по подвалу. – По-моему, она превратилась в гору тряпья.

– Ничего, скоро расшевелится, – ответил Йеклин. – Давайте сыграем. Вино притащили?

К моему облегчению, парни перестали обращать на меня внимание. Из камеры мне их не было видно, поскольку пост охранника – стол и лавки – находился за углом, в конце длинного коридора.

Зато было слышно: карты шлепали по столу, стучали кружки, кто-то рыгнул, кто-то ругался, получив на руки плохие карты, кто-то отпускал сальные шуточки.

Я не выглядывала из-под попоны и неподвижно лежала на сене.

Вдруг один из парней заявил:

– Эй, мужики, мне отлить надо!

– Так выйди в переулок.

– Не дотерплю.

Долговязый парень, пошатываясь, прошел мимо моей камеры и свернул в темный коридор, протянувшийся наискосок от моей решетки – я уже давно раздумывала над тем, куда этот коридор ведет. Может быть, тут, в подвале, находились и другие камеры заключенных? Как бы то ни было, похоже, сейчас здесь была заточена только я.

Из глубины коридора раздался плеск, в нос мне ударил едкий запах мочи.

– Ты что, сбрендил, в коридоре ссать?! – в ярости завопил Йеклин. – Если Готшальк унюхает, мне конец!

Долговязый вернулся, подтягивая штаны, остановился и, поразмыслив, направился к моей решетке.

– Эй, ведьмочка, могла бы с нами в картишки перекинуться. Мне весь вечер карта не идет, ты б мне чарами подсобила, что ли.

Я повернулась к нему спиной.

– Эй! Я с тобой разговариваю!

Послышался грохот – и что-то пихнуло меня в бок. Этому типу вздумалось толкнуть меня метлой.

– Прекрати! – огрызнулась я, отодвигаясь в дальний угол камеры.

Но наглец не унимался.

– Йеклин! Иди сюда, открой дверь! Давай-ка поразвлечемся с ведьмой.

– Ну, не знаю…

– Да ну, иди сюда. Не будь занудой!

Послышался звон ключей. Дрожа, я вжалась в стену. Решетка с громким скрипом распахнулась. Трое парней ввалились в мою камеру, долговязому пришлось согнуться, чтобы не удариться головой о низкий потолок. Он посветил на меня коптилкой.

– Какая хорошенькая! Нос весь в веснушках… а губки… будто созданы для поцелуев!