Елена Арсеньева - Темное пламя любви [litres]

– Ты не чего-то не того съела, а с кем-то не тем переспала! – воскликнула Груня. – С лешим блудила, с водяным или еще с какой-то силой нечистой?

– Да ты что такое городишь?! – возмущенно взвилась было Луша, но тут ее скрутило такой болью, что показалось: между ногами ее кто-то когтищами рвет!

Груня задрала ей юбку, ахнула и, сдернув с ее лба тряпку, скрутила ее жгутом и приказала Луше:

– Зажми зубами, а то орать начнешь – вся деревня сюда сбежится. Тогда тебе еще хуже будет, чем сейчас!

Как ни была Луша обессилена болью и ужасом, а все же поняла: если хоть кто-то из деревенских пронюхает о случившемся, ей несдобровать. Ворота дерьмом измажут, дурные слухи по всей округе разнесутся. Отец, воротившись и узнав о беде, дочку до смерти забьет, а потом и на себя руки наложит.

Ох, да не лучше ли ей к той речке побежать да утопиться в ней?

Но перво-наперво опростаться надобно.

Вцепилась Луша зубами в жгут, грызла его так, что едва челюсти не свернула, давила, давила крик, который так и рвался из ее нутра, и вдруг сквозь звон в ушах прорвался чей-то писк и скуленье, а потом она почувствовала, что боль утихла, и смогла кое-как приоткрыть запухшие от слез глаза.

Приоткрыла – и едва не лишилась сознания, увидев в Груниных руках какое-то окровавленное существо: телом очень тощее и невообразимо уродливое. Ноги у существа были тоненькие, что ветки, руки висели плетьми, брюхо огромное, а большая голова, слишком тяжелая для тоненькой шеи, свисала на сторону. Глаза, лишенные век, были зелены, как трава.

– Да неужто ты на лешачьей тропе ночевала?! – простонала Груня, держа на вытянутых руках уродливое Лушино детище и отстраняя его как можно дальше от себя. – Что же нам теперь с этим отродьем делать?!

Вдруг лешачонок резко дернулся своим окровавленным тельцем, вывернулся из Груниных рук, грянулся об пол, но тотчас резво подскочил, поглядел на обеих ошарашенных женщин, сделал им своими тощенькими пальчиками «нос» – да и кинулся бежать. Ударился в запертую Груней дверь, но словно не почувствовал этого: сквозь дубовую плаху проломился, зыркнув на прощанье через плечо своими зелеными глазищами, так похожими на глаза «барина-красавца», – и исчез, словно сквозь землю провалился.

– Пропади ты пропадом, сила нечистая! – простонала Груня, крестясь, а Луша залилась слезами.

Ох как многое надо было оплакать: и честь свою поруганную, и девство утраченное, и пережитый страх, и ужас перед будущим: прореху между ног суровой ниткой не зашьешь, заплатку не поставишь. Кто же ее теперь за себя возьмет, порченую?!

А пуще всего горевала Луша о том, что спасением жизни обязана она ненавистной Груньке, и от нее же, от противной сестреницы, зависит Лушино будущее: а ну как начнет Грунька мести языком, словно помелом, да откроет позорную тайну соседям?..

И, хоть Груня поклялась всеми святыми молчать и в самом деле молчала – никаких разговоров по деревне так и не пошло, – злобная тревога Лушу с тех пор и не оставляла: изгрызла ее, измаяла!

В реанимационной палате воцарилась полная тишина: и вдова, поранившая ногу на похоронах мужа, и страдалица, которую чуть не задавил своим автомобилем удалой супруг, и «полковник» Витя, и еще какая-то женщина, попавшая сюда после инсульта, как поняла Ольга из долетевших до нее недавно реплик медперсонала, – все они находились без сознания. И только теперь Ольга, которая никак не могла осмыслить и принять то, что происходило на ее глазах все это время, решилась повернуть голову и посмотреть на Гантимура.

А он словно ждал этого: Ольга встретила его напряженный взгляд, в котором, впрочем не было изумления или страха: он смотрел с пониманием и сочувствием. И Ольга осознавала, что это был единственный человек, который поможет ей ответить на вопросы.

– Что произошло? – Она с трудом заставила шевелиться свои пересохшие от напряжения и страха губы. – Что это было? Что я сказала ему, почему он умер?! Неужели это я… я убила своего друга?!

– Ты убила оболочку, в которую вселился мугды, – дух давно умершего существа. На ветрах человеческой злобы мугды переносится в пространстве и времени, возбуждая в людях жажду убийств себе подобных – или самих себя, – тихо проговорил Гантимур. – Вы называете этих существ демонами. Твой друг принял подачку от мугды и оказался для него тем более легкой добычей, что он, как тебе известно, уже пытался по своей воле покончить с собой, а всякий добровольный самоубийца отдает свою душу во власть черным силам.

– Я ничего не понимаю, – вскрикнула Ольга. – Что за мугды? Что это значит? На каком это языке? И на каком языке говорила я? Я ведь раньше не знала этих слов, только сегодня их услышала, когда…

– Ты их впервые услышала, когда мугды пытался вселиться в тело вон того человека, – продолжил Гантимур и слегка повел головой в сторону «полковника» Вити, – чтобы уничтожить тебя. Совершенно верно. А говорила ты по-эвенкийски. Эти слова значат: «Уйти! Умереть! Не возвращаться никогда!» Этими словами шаманы провожают душу, отводя ее в Буни – подземное обиталище мертвых. Но для живых людей это смертельное заклинание. Убивает мгновенно, как выстрел в сердце. Ты сегодня дважды осталась жива чудом! Думаю, это потому, что каждый страж получает защиту от смертельных проклятий.

Ольга почувствовала, что ее рот изумленно приоткрылся. Несколько мгновений она вообще ничего не могла сказать, потом выдохнула:

– Про каких стражей ты все время говоришь? И при чем здесь эвенки? Я в жизни ни слова не знала на этом языке! Или ты хочешь сказать, что «полковник» Витя – эвенк?!

– Разумеется, нет, – слегка усмехнулся Гантимур. – Однако мугды не имеет ни обличья, ни пола, ни национальности, ни языка. Он принимает тот образ, который ему нужен. Он говорит тем наречием, которое ему нужно. Мугды явился в ваш мир, преследуя меня, потому и говорил на языке моих предков. Он говорил по-эвенкийски.

– Ужас какой-то, – беспомощно пробормотала Ольга. – Чем дальше в лес, тем больше дров. Я вообще ничего не понимаю… Кстати, ты не похож на эвенка!

– Мой прапрапрадед по отцовской линии был чистокровный эвенк, – уточнил Гантимур. – Шаман! Прапрапрабабка по линии матери – русская колдунья.

– Поздравляю! – буркнула Ольга. – Но при чем тут я? Почему Витя набросился на меня, крича по-эвенкийски?

– Я же говорю: им в ту минуту владел мугды, он и внушил этому несчастному слова смерти, – терпеливо пояснил Гантимур. – А ты должна была погибнуть потому, что ты, страж высоты, спасла жизнь мне – стражу деревьев. Встреча двух стражей опасна для мугды, ибо двое сильнее, чем один. Твое появление защитило меня от полицейского, который забил бы меня до смерти. Его подчиненные не смели ему возразить… Но и он действовал не по своей воле, а находился в эту минуту под властью мугды!