Александр Матюхин - Страшная общага [litres]

Наскоро покончив с бизнес-ланчем, девушка убежала. Скрикс внимательно проследил за ней взглядом, но сам остался и даже заказал себе пять ванильных эклеров. Спешить было некуда. Фотограф уже настроился на нужную волну, и теперь в голове его тикали часы. Они отсчитывали, сколько еще проживет обычная питерская студентка Лиза. Или не совсем обычная? Недаром этому прохвосту Гольденбрунеру так нужна ее голова. Даже сидя в кафе, Скрикс бегло замечал людей, отмеченных знаком скорой смерти, но ни один из них, в отличие от Елизаветы Комаровой, мессиру не подходил… Что-то интересное произойдет скоро в игровом зале Потайного клуба. Что-то очень интересное… Об этом думал Скрикс, когда пил на веранде свой чай и закусывал эклерами.

Как и предсказывал Хорс, все случилось в половине шестого.

Лиза с пакетом документов в руках шлепала в сандалиях по Галерной улице, отыскивая взглядом номер нужного дома. Скрикс следовал в двух шагах позади, фотоаппарат его был расчехлен, подушечка указательного пальца поглаживала шероховатый рычажок спуска. Девушка шла, а знак смерти – кошмарный липкий сгусток – почти что касался ее волос своими мерзкими корнями-отростками, от нетерпения сочащимися черной слизью. Скоро, совсем скоро они смогут насытиться…

Двадцать секунд, пятнадцать, десять…

Фотограф резко ускорился, обогнал Лизу, потом внезапно развернулся на сто восемьдесят градусов и, вскинув фотоаппарат, как солдат ружье, прильнул глазом к окуляру. Широкоформатный объектив «рыбий глаз» вмещал ее в кадр всю, целиком – от подошв до солнечного ореола вокруг волос. Курьерский пакет она обеими руками прижимала к груди, причем с таким видом, будто внутри – ни больше ни меньше – тайная переписка какого-нибудь закардонного Бекингема с доморощенной Анной Питерской.

Увидев перед собой фотографа, она только улыбнулась. Любой девушке приятно, когда на нее обращает внимание человек с фотоаппаратом.

Три секунды… Как же она умрет? Лепнина на голову? Сердечный приступ?

И тут через объектив фотокамеры Скрикс заметил, как за спиной без трех секунд мертвячки материализовалась знакомая фигура.

Это был Хорс. Как всегда подтянут, как всегда в черном, лицо строгое, взгляд как рентген, на левой руке перчатка. В следующее мгновение – Боже правый! Скрикс так надеялся, что никогда в жизни этого не увидит! – верный слуга мессира Гольденбрунера и бывший профессиональный убийца срывает с руки перчатку…

Последняя секунда…

Скрикс внезапно разжимает пальцы, и фотоаппарат падает. С грохотом и звоном он ударяется о тротуарную плитку. Корпус деформирован, объектив «рыбий глаз» вдребезги. Задание Гольденбрунера провалено, и провалено с позором.

Хорс, с его реакцией мангуста, успел вовремя остановиться, и когда девушка обернулась, то вся Галерная вздрогнула, услышав ее истошный вопль. В сантиметрах от своего лица Лиза увидела руку мумии – высохшую, почерневшую, с желтыми ногтями. «Длань Танатоса» – так именовали не только левую верхнюю конечность Хорса, но часто и его самого. Убивала она мгновенно, одним лишь касанием, но для умирающего момент смерти мучительно растягивался и стоил полного набора пыток сорока севастийских мучеников.

Выронив пакет с документами, девушка побежала в сторону Сенатской площади. Знака смерти над ее головой больше не было. Хорс смерил фотографа уничижительным взглядом, в котором читалось обещание скорой встречи и серьезного разговора, после чего исчез так же быстро, как появился.

Скрикс выронил фотоаппарат намеренно. В последнюю долю секунды, перед тем как Хорс положил бы свою руку на плечо ничего не подозревающей Лизы, в мозгу фотографа словно щелкнул некий предохранитель. Скрикс разжал пальцы интуитивно, на уровне рефлексов, но, казалось, само подсознание вопит ему прямо в ухо: «Николай, тебя надули! Тобой играют! Нагло и лицемерно! Остановись! Смешай им все карты! Гольденбрунер мерзавец, а Хорс убийца! Тьфу! Да они оба мерзавцы и убийцы!»

В результате карты в самом деле оказались смешаны. Девушка жива, а Хорс ретировался ни с чем. Убить ее – значит остаться без фотографии, а Гольденбрунеру как кровь из носу нужна была фотография, и Скрикс догадывался, зачем она была ему так нужна…

Фотограф вернулся домой сразу же после инцидента на Галерной улице. Дорогой он постоянно оглядывался по сторонам – ему везде мерещился Хорс. Казалось, слуга Гольденбрунера тенью отделится от стены, утащит за шиворот в ближайшую подворотню, а после, нежно держа за горло, спросит с оттенком искренней грусти: «Что ж ты так оплошал, Коля?» Скрикс понимал, что разговор этот неминуем, но надеялся провести его на своей территории.

Разбитый фотоаппарат жалко не было – ничего особенного с ним не случилось да и не могло случиться. Надежная, как автомат Калашникова, камера собиралась и разбиралась вручную. Какой-либо электроники в ней не было и в помине. Все детали и даже стекла легко заменялись. В тумбочке у Скрикса хранилось столько запчастей, что их хватило бы на десяток фотокамер.

Когда раздался стук в дверь, Скрикс был уже морально готов к предстоящей беседе и прекрасно знал, что следует говорить, а что говорить, напротив, не следует. Единственное, он не был уверен, кто навестит его в этот раз, – снова Хорс или же, ввиду исключительности случая, сам мессир Гольденбрунер. И все-таки пришел Хорс.

– Вы подвели и меня, и моего хозяина, господин Скрикс. Мы думали, что вы профессионал, а вы растяпа. Я пришел, чтобы… Впрочем, для начала я хочу выслушать ваши объяснения. Что произошло? Почему упал фотоаппарат? Я ведь только чудом успел отдернуть руку. А если бы не успел? Глупец, вы даже не представляете, что бы тогда произошло!

– Думаю, не произошло бы ничего особенного, – спокойно рассудил Скрикс. – Мир бы не треснул и остался точно таким, какой он есть. Лучше сами ответьте: почему вы меня обманули? Зачем приплели Язуловича? Он ведь вам ничего не говорил.

– Допустим, не говорил, – неожиданно легко признал Хорс. Заложив ногу за ногу, он довольно бесцеремонно восседал на кровати и постукивал пальцами здоровой руки по лежащей на коленях шляпе. – Согласен, Скрикс, после того что произошло, скрывать это не имеет никакого смысла. Мы не общались ни с Язуловичем, ни с Виртюком, ни с кем бы то ни было еще.

– И тем не менее время смерти вы указали достаточно точно, – заметил фотограф. – Указали, потому что сами все спланировали. Мессиру Гольденбрунеру нужна была смерть конкретного человека, но, поскольку человек собирался жить еще очень долго, а мессир нетерпелив, вы решили…

– Мы решили этого человека прикончить, – закончил за него Хорс. – Все верно, господин Скрикс, все верно.