Борис Конофальский - Инквизитор. Вассал и господин [СИ]

Агнес и Ёган довели господина своего до покоев, Ёган дверь открыл и хотел пройти внутрь вместе с хозяином, но Агнес вдруг дорогу ему перегородила. И сказала:

– Ступай, я сама.

– Так я его уложить… Пьян он.

Начал было слуга, но девица как рявкнет на него:

– Вижу, что пьян. Сказала же, сама!

И глядит на Ёгана, а из глаз злоба такая, что обжечь может.

Он и побоялся перечить.

И Агнес закрыла дверь на ключ, и господина не удержала. Попробуй удержать его, он едва меньше коня. Тот и упал с грохотом на пол. Да забурчал что-то пьяно. А девица залилась смехом. И в правду смешно было. Кое-как, с трудом подняла его да дотащила до кровати. Повалила его навзничь, встала рядом. Щёки горят, дышит часто. Стоит на него смотрит. А потом взялась все свечи к комнате поджечь, пока поджигала, платье с себя скинула. И башмачки сафьяновые. И нижнюю рубаху скинула и волосы освободила. Теперь вся одёжа и валялась по комнате. Как свечи были зажжены, так она нагая и простоволосая подошла к кровати. Не без труда перевернула господина своего на спину, залезла, рядом с ним стала на колени. В лицо ему стала смотреть. И всё нравилось её в нём, ничего, что пьян, что вином разит, ничего, ей он и такой по нраву. Она хотела уже лизнуть его лицо, да вдруг в колене больно стало. Она опустила руку: что там под коленом? И вытащила на свет ключ. То не простой был ключ, тот ключ выпал из кошеля господина. И был тот ключ от заветного его сундука. И от этого она в лице изменилась сразу. Уж и румянец почти спал с лица. Она то на господина поглядит, то на сундук, что стоял в углу, в темноте за кроватью. И решиться не могла. И тайные страсти разрывали девицу. Не знала, что выбрать.

И так сидела она и сидела, и всё-таки решилась. Господин, конечно, ей интересен был, волновал ей кровь, хотя и злил её изрядно, но… Не сегодня…

Она сползла с кровати и села у сундука. Легко, отперла его и не без труда, отварила крышку. Заглянула внутрь, поднеся к сундуку свечу. И там, на дне в темноте в не завязанном, расползшемся кошеле мерцало жёлтым золото. О, она очень любила золото, может, даже больше, чем почести и уважение, и в другой раз не удержалась бы, но не сейчас. Девушка запустила руку в темноту и с замиранием сердца нащупала там благородную нежность бархата. Да, да, да… Это было именно то, что она искала. Чего она вожделел больше, чем своего господина. Она потянули из сундука тяжёлый мешок синено бархата. Вытянула и вытряхнула из него на перину рядом со спящим кавалером голубоватый шар. Она уселась поудобней, взяла шар в руки. Дураки считали, что он холодный, нет, он был тёплый. Дураки говорили, что от него тошнит, если в него глядеть, а у неё от этого только приятно кружилась голова. Она даже не взглянула больше на господина своего, что спал рядом. Её плечи передёрнулись от приятных мурашек, и она заглянула в шар. И начала улыбаться.

Ни секунды Волков не сомневался, что мошенник ему врёт. А тот не отступал, делал серьёзное лицо и говорил:

– Господин хороший, да как же так, наели, напили и теперь платить не хотите.

– Талер сорок два крейцера?– В который раз спрашивал кавалер.– Что ж мы ели у тебя? Чего в твоей дыре можно наесть на талер и сорок два крейцера?

– Так вы пили много, руки устали вам вино носить, вы то ушли, а ваши дружки, да гости, требовали и требовали вина. Едва к утру разошлись. У меня уже спину ломит, а ваши всё кричат: трактирщик, вина тащи. И вино всё лучшее просят. А я им говорю: Господа, ночь на дворе, вы за выпитое ещё не заплатили, а они угрожать, звали меня по скверному, и всё одно, требовали вина. А я людишек-то своих отпустил и носил им вино сам, а у меня спина болит, думаете, моей спине полезно в погреб и обратно по десять раз за ночь, лазить. У меня спина…

– Заткнись ты со своей спиной,– морщился Волков, закрывая глаза ладонью. Голова его вот-вот должна была треснуть.– Вино твоё -дрянь, от него помереть можно. Не может оно столько стоить.

Он зажмуривается. А глаза у него всё равно болят. Лучше бы пиво вчера пили, и голова бы не так болела, и денег этот мошенник просил бы в два раза меньше.

Вошёл Ёган, и бесцеремонно отодвинув трактирщика, поставил пред господином чашку с густым супом и кружку с пивом.

– Ешьте, поможет,– обещал он и пояснил,– похлёбка, чечевица на говядине и пиво. В раз оживёте.

Волков нехотя взял ложку.

– Господин хороший,– загнусавил трактирщик,– ну так как же насчёт талера и сорока двух крейцеров?

– Заплачу, уйди,– простонал Волков.

А Ёган стал выпихивать трактирщика из комнаты, приговаривая:

– Иди, дядя, иди, не доводи до греха, хозяин мой добрый-добрый, а осерчает – так даст, что голова прочь отлетит.

– А деньги?– Ныл трактирщик.

– Будут тебе деньги, потом, иди пока что.

Выпроводив трактирщика, он запер дверь и подошёл к столу. И сказал со знанием дела:

– Вы похлёбку-то кушайте, и пиво пейте, иначе не отпустит.

– А кто у меня был ночью?– Спросил кавалер и, собравшись с силами, сделал два больших глотка из кружки.

– Был? У вас?– Спросил Ёган.

Но спросил он это так неловко, что Волков сразу заметил фальшь. Хоть и больной, но всё видит.

– Наблёвано возле кровати,– произнёс Волков.

– Так может это вы,– говорил Ёган, стараясь не смотреть на кавалера.

А тот так и сверлил слугу больными глазами. И ведь не отвернется, не поморщится, так и смотрит. Глаз не отводит.

– Так может то вы?– Предложил Ёган нерешительно и со вздохом.

– Дурак,– рявкнул господин, и встрепенулся. И тут же поморщился от приступа боли в голове. И переждав её продолжил.– Дурак! Говорю, со мной такого не было с детства, как в лучниках пить начал, так не было такого. Говори, кто был у меня ночью?

– Может, Агнес была.– Нехотя ответил слуга.

В это «может» Волков опять не поверил. Не умел Ёган врать.

– Агнес была тут ночью?– Уточнил кавалер.

– Да, вроде,– сказал Ёган и начал подбирать с пола вещи господина.

Хоть и было ему тяжко, кавалер сразу встал, сразу нашёл кошель свой, достал из него ключ, и к сундуку пошёл. Переступая через наблёванное, подошёл к сундуку, раскрыл его, и только тогда успокоился, когда нашёл шар на своём месте. Он и золотишко проверил. На «глаз», так и оно было целым.

Пошёл за стол, сел, ещё выпил пива. А Ёган на него косится и, вроде как, даже доволен, чертяка, что господин волновался. Радуется про себя.

– Как пьян буду,– сказал Волков,– так до меня её не пускай. Понял?

– Да попробуй её не пусти,– кисло отвечал слуга.

– Бабы боишься?– Заорал вдруг кавалер, опять поморщился от боли, но не унялся, и продолжил орать.– Да не бабы боишься, девки, что от тебя в половину будет.

– Да не баба она, и не девка, сатана она, злобная, – вдруг храбро забубнил слуга,– и не я её боюсь, а все её боятся. Один вы, от глупой храбрости своей, ничего не боитесь, видно, всю боязнь вам на войнах вместе с головой отбили, и не видите, что она демоница злобная, ведьмища… Погубит она вас. Она же…