Роберт Блох - Рассказы. Том 5. Одержимость [Компиляция, сетевое издание]

Мистер Борден лежал на софе, его голова была разбита до такой степени, что лицо стало неузнаваемым.

Лиззи Борден позвала горничную, «Мэгги» Салливан, которая отдыхала у себя в комнате. Она велела ей бежать за доктором Боуэном, ближайшим соседом. Но того не оказалось дома.

Случайно мимо проходила другая соседка, некая миссис Черчилл. Лиззи Борден позвала ее с порога.

— Кто-то убил отца, — сказала Лиззи.

— А где твоя мачеха? — спросила миссис Черчилл.

Лиззи Борден замялась. В такую жару было трудно соображать.

— Ее нет. Кто-то заболел и вызвал ее запиской.

Миссис Черчилл, не мешкая, отправилась на извозчичий двор и вызвала «скорую помощь». Вскоре собралась целая толпа соседей и друзей; приехали врачи и полиция. В разгар всеобщей суматохи миссис Черчилл поднялась наверх в свободную комнату.

Там лежала миссис Борден с размозженной головой.

Ко времени прибытия коронера [5] Коронер — следователь, производящий дознание в случае насильственной или скоропостижной смерти. , доктора Долэна, были опрошены свидетели. Находившиеся здесь шеф полиции и несколько его людей установили, что попыток ограбления не было. Начали допрашивать Лиззи.

Лиззи Борден сказала, что была в амбаре, ела груши и искала грузила для удочек — при такой-то жаре. Она задремала, проснулась от сдавленного стона кого-то и пошла в дом посмотреть, в чем дело. И тут нашла отца с разбитой головой. Вот и все…

Все вокруг вспомнили ее разговоры о предполагаемом отравлении, которые приобрели новую окраску. Аптекарь сказал, что несколько дней тому назад к нему, действительно, обратилась какая-то женщина, которая хотела купить синильной кислоты — якобы для моли, которая завелась в меховой шубе. Женщине, конечно, было отказано, и владелец аптеки объяснил, что ей нужно взять рецепт у доктора.

Этой женщиной была… Лиззи Борден.

Стали проверять показания Лиззи о том, что ее мачеху вызвали из дома запиской. Никакой такой записки не обнаружили.

Но у следователей и без того хватало работы. В подвале они нашли топор со сломанной ручкой. Этот топор недавно мыли, потом посыпали золой. Вода и зола скрывали кровь…

Шок, жара, всеобщее смятение — все это сыграло свою роль в дальнейших событиях. Полиция вскоре удалилась, так и не предприняв никаких действий. Дело было отложено до проведения официального дознания. В конце концов Эндрю Джексон Борден был состоятельным гражданином, его жена известной и уважаемой женщиной, и никто не хотел совершать опрометчивых шагов.

Дни проходили под пеленой зноя и сплетен. Подруга Лиззи, Марион Рассел, на третий день после происшествия зашла в дом и застала Лиззи за сжиганием своего платья.

— Оно испачкалось в краске, — объяснила Лиззи.

Марион Рассел помнила это платье — оно было на Лиззи в день убийства.

Немедленно состоялось дознание и вынесен неминуемый вердикт. Лиззи Борден была арестована по обвинению в двух убийствах.

За дело взялась пресса. Прихожане сочувствовали Лиззи Борден. «Сестры-плакальщицы» [6] «Сестры-плакальщицы» — журналисты, пишущие сенсационные или сентиментальные статьи. писали о ней взахлеб. За полгода, прошедшие до судебного процесса, это преступление получило международную огласку.

Но ничего нового так и не было обнаружено.

За тринадцать дней, в течение которых шел судебный процесс, удивительная история не претерпела никаких изменений.

Почему утонченная старая дева из Новой Англии ни с того ни с сего убивает топором отца и мачеху, а потом смело «обнаруживает» трупы и вызывает полицию?

Обвинение не могло дать никакого убедительного объяснения. 20 июня 1893 года жюри присяжных после длительных обсуждений признало Лиззи Борден невиновной.

Лиззи уехала домой и жила много лет очень уединенно. Подозрения с нее были сняты, но правда о случившемся так и ушла вместе с ней в могилу.

Остались только маленькие девочки, которые, прыгая через веревочку, торжественно напевали:

Вот такую историю я рассказал Аните — ее вы можете прочитать в справочниках, где упоминаются знаменитые преступники.

Анита слушала, не перебивая, но я обратил внимание, как у нее перехватывало дыхание, когда упоминал некоторые схожие детали. Жаркий день… амбар… рыболовные грузила… внезапный сон… внезапное пробуждение… возвращение в дом… обнаружение тела… топор…

Только когда закончил свой рассказ, Анита произнесла:

— Джим, зачем ты мне рассказал все это? Не хочешь ли сказать, что это я напала на дядю с топором?

— Ничего не хочу сказать, — ответил я. — Меня только поразила схожесть этого случая с делом Лиззи Борден.

— А как ты думаешь, что на самом деле произошло, Джим? Я имею в виду Лиззи Борден.

— Не знаю, — медленно проговорил я. — Я думал, ты мне подскажешь.

— Может быть, это то же самое? — прошептала Анита. И глаза ее страшно сверкнули в темной комнате. — Ты знаешь, я рассказывала тебе про свои сны. Про «инкубуса». Может быть, и Лиззи Борден видела такие сны; может быть, из ее спящего мозга вышло существо; это существо могло взять топор и убить.

Анита почувствовала мое внутреннее сопротивление этой версии, но это не остановило ее.

— Дядя Гидеон знал о таких вещах. Во сне на тебя опускается злой дух. Он обретает реальность и совершает преступление. Не могло ли подобное существо вползти в дом, пока я спала, и убить дядю Гидеона?

Покачав в сомнении головой, я сказал:

— Ты знаешь, какая будет реакция полиции на такие твои объяснения. Нам лучше молчать о снах и прочих потусторонних тайнах. Единственное, что нужно сделать в этой ситуации, это найти орудие преступления.

Мы вместе вышли в холл, рука об руку прошли по тихим духовкам, в которые превратились комнаты старого дома. Всюду была пыль и ощущение заброшенности. Только кухня хранила следы недавнего пребывания хозяев.

Никакого топора мы нигде не нашли. Для того чтобы обследовать подвал, требовалась смелость. Но Анита не возражала, и мы стали спускаться по темной лестнице.

В подвале не оказалось ни одного острого предмета.

Тогда мы поднялись на второй этаж и обыскали первую комнату, затем маленькую спальню Аниты и, наконец, остановились перед дверью в покои Гидеона Годфри.

— Она заперта, — сказал я. — Это странно.

— Нет, — возразила Анита. — Дядя всегда запирал ее. Ключ, должно быть, внизу, у… него.

— Я принесу.

Когда я вернулся с ржавым ключом, то застал Аниту в крайнем волнении. Она дрожала.

— Я не пойду туда. Я боюсь. Он, бывало, запирался там, и я слышала по ночам, как он молился. Но не Богу…