Роберт Блох - Рассказы. Том 5. Одержимость [Компиляция, сетевое издание]

Ей так нравилось оставаться в постели и притворятся больной, чтобы не ходить в школу. Авис смотрела тогда в окно и ждала, когда придут сны, — но они никогда не приходили днем, только ночью.

Часто она задавалась вопросом, почему было так.

Сны должны опускаться с неба, она знала это. Голоса и фигуры поднимались вверх, кажется, откуда-то из-под окна. Тетя Мэй сказала, что сны приходят от болей в животе, но она знала, что это не так.

Тетя Мэй всегда беспокоилась о болях в животе, и она ругала Авис за то, что та не выходила на улицу, чтобы играть; говорила, что она станет бледной и хилой.

Но Авис чувствовала себя прекрасно, и у нее была своя тайна. Теперь она почти не видела Марвина Мейсона, и не обременяла себя чтением. Было не очень весело делать вид, что она до сих пор принцесса. Потому что ее сны были настолько реальными, что она могла поговорить с голосами и попросить их взять ее с собой, когда они будут уходить.

Она поняла, что может разобрать, что они говорят. Блестящее существо, которое просто висело в окне сейчас — то, которое выглядело так, словно было намного больше, чем она могла увидеть, — оно создавало музыку в ее голове, которую она узнала. Не настоящую мелодию, это было больше похоже на рифмовку слов. В своих снах она просила его забрать ее. Она бы заползла ему на спину, и они вместе воспарили бы над звездами. Это было забавно, просить его полетать; она знала, что у существа за окном есть крылья. Крылья такие же большие, как весь мир.

Она умоляла и умоляла, но голоса заставили ее понять, что они не могут брать с собой маленьких девочек. То есть, не совсем. Потому что было слишком холодно и слишком далеко, и что-то изменилось бы в ней.

Она сказала, что ей все равно, как она изменится; она хотела пойти с ними. Она позволит им делать все, что они захотят, если только они возьмут ее с собой: было бы хорошо, если бы можно было говорить с ними все время и чувствовать эту прохладную мягкость, грезить вечно.

Однажды ночью они подошли к ней, и их было больше, чем она когда-либо видела. Они висели в окне и парили в воздухе по всей комнате — они были такими смешными, некоторые из них; она могла видеть сквозь них, а некоторые даже были частично внутри других. Она знала, что смеялась во сне, но она ничего не могла с этим поделать. Затем она замолчала и слушала их.

Они сказали ей, что все в порядке. Они заберут ее. Только она не должна никому рассказывать, и она не должна пугаться; они скоро придут за ней. Они не могли взять ее такой, какой она была сейчас, и она должна быть готова к изменениям.

Авис сказал «да», и все они вместе промурлыкали какую-то мелодию, а после исчезли.

На следующее утро Авис была по-настоящему больна и не хотела вставать. Она едва могла дышать, она была такой горячей — и когда тетя Мэй принесла поднос с едой, она даже не могла есть.

В ту ночь она не видела снов. У нее болела голова, и она металась по кровати всю ночь. Но на небе была луна, поэтому сны не смогли найти к ней дорогу. Она знала, что они вернутся, когда луна снова исчезнет, поэтому она ждала. Кроме того, ей было больно, поэтому было все равно. Ей нужно почувствовать себя лучше, прежде чем она будет готова пойти куда угодно.

На следующий день доктор Клегг пришел к ней. Доктор был хорошим другом тети Мэй, и он всегда навещал ее, потому что был ее опекуном.

Доктор Клегг взял ее за руку и спросил, что случилось с его юной леди сегодня?

Авис была слишком умна, чтобы что-то говорить, и, кроме того, у нее во рту был блестящий предмет. Доктор Клегг вынул его, взглянул на него внимательно и покачал головой. Через некоторое время он ушел, а затем вошли тетя Мэй и дядя Роско. Они заставили ее проглотить какое-то лекарство, которое было просто ужасно.

К этому времени уже стемнело, и на улице надвигалась буря. Авис не могла много говорить, а когда они закрыли круглое окно, она не могла даже попросить их, чтобы они оставил его открытым сегодня вечером, потому что луны не было, и они за ней могли прийти.

Но все словно кружилось вокруг нее, и, когда тетя Мэй прошла мимо кровати, она, казалось, была расплывчата, словно тень, или одно из тех существ, казалось, она издавала громкий шум, который был в действительности громом снаружи. Вскоре она уснула, и продолжала слышать гром, но гром этот не был реальным, ничего не было реальным, кроме существ, которые были не более реальны, чем окружающие ее вещи.

Они проникли сквозь окно, потому что оно не было закрыто, потому что она открыла его, и она поползла вверх, куда не поднималась раньше, но сейчас это было легко без тела. А вскоре у нее появится новое тело, которое они разыскали для нее взамен старого, но ей было все равно, потому что она не нуждалась в нем, и теперь они понесут ее ulnagr Yuggoth farnomi ilyaa…

В это время тетя Мэй и дядя Роско нашли ее и вытащили из окна. Они сказали, что она громко кричала, иначе бы никто ничего не заметил.

После этого доктор Клегг отвез ее в больницу, где не было высоких окон, и за ней наблюдали всю ночь напролет. Сны прекратились.

Когда, наконец, ей стало лучше, чтобы вернуться домой, она обнаружила, что окно тоже исчезло.

Тетя Мэй и дядя Роско заколотили его, потому что она стала лунатиком. Она не знала, что такое лунатик, но догадалась, что это как-то связано с тем, что она больна, и сны больше не посещают ее.

С тех пор сны прекратились совсем. Не было никакого способа заставить их вернуться, и она действительно не хотела видеть их больше. Было весело играть на улице с Марвином Мейсоном, и она вернулась в школу, когда начался новый семестр.

Теперь, когда не было возможности выглянуть в окно, она спокойно спала по ночам. Тетя Мэй и дядя Роско были рады, а доктор Клегг сказал, что она оказалась могучей маленькой особой.

Сейчас Авис могла вспомнить все это, как будто это было вчера. Или сегодня. Или завтра.

Как она выросла. Как Марвин Мейсон влюбился в нее. Как она поступила в колледж, и они обручились. Как она пережила ночь, когда тетя Мэй и дядя Роско погибли в аварии в Лидсвилле. Это было плохое время.

Еще хуже стало, когда Марвин Мейсон уехал. Он был на службе сейчас, за границей. Она осталась одна в доме, потому что это был ее дом.

Реба пришла через несколько дней, чтобы заняться домашним хозяйством, а доктор Клегг не перестал заходить, даже после того, как ей исполнилось 21 год, и она официально унаследовала свое имение.

Он, похоже, не одобрял ее нынешний образ жизни. Он спросил ее несколько раз, почему она не покинула этот дом и не переехала в не большую квартирку в центре города. Он был обеспокоен тем, что она не проявляет желания поддерживать дружеские отношения с людьми из колледжа; Авис с любопытством вспомнили о той заботе, которую он проявлял в детстве.