А. Морлен - Финт хвостом

Завернув палец в алюминиевую фольгу, Дарлин убрала его в морозилку. Ей нужно время, чтобы все обдумать. Джабел она обнаружила растянувшейся на коврике в ванной и долго громким голосом (скорее твердым, чем суровым) читала кошке нотацию. Разумеется, кошка понятия не имела о причинах столь длинной речи хозяйки и перевернулась на спину, чтобы ей почесали брюшко.

Три ночи спустя Джабел принесла домой новый сувенир. Он почти прятался у нее во рту. Кошка потерлась о ногу хозяйки, потом выплюнула ей под ноги чей-то глаз. Целый и неповрежденный глаз лежал на ковре в гостиной. Он как будто уставился на стену, где Дарлин развесила семейные фотографии.

С глазом управиться было сложнее. Он вроде был в порядке, но когда Дарлин ткнула в него салфеткой, из него начало сочиться какое-то желе. Ей пришлось соорудить совок из фольги, которым она переправила глаз в пустую консервную банку из-под редиски, а банку боком запихнуть в холодильник.

Дарлин была настолько расстроена этим глазом, что позабыла спеть Джабел кошачью песенку. Кошка же требовала своего – завывая, прыгала со стула на стол и обратно. Приятно было знать, что Джабел и вправду узнает мотивы и чувствует себя такой обделенной.

Дарлин выглянула в окно на полускрытую туманом луну, магнит, вытягивающий зло из своего логова. Почесывая кошке брюшко, она объясняла ей, что времена настали сложные и что в сложные времена особенно важно держаться правил, хотя бы и самой установленных. Ошметья чужого кошмара, конечно, очень привлекательны, но следует бежать соблазна и оставлять их там, где лежат. Опасность случайного насилия не стоит путать с безделушками или цветами. Джабел зевала.

Дарлин решила не смотреть больше новости по телевизору. Хотя она не совсем верила, что новости оказывают какое-то воздействие на Джабел, но кто скажет, что это не так. В каждом репортаже говорилось о гнили в городе, о стычках, об ужасных несчастных случаях, о зверских преступлениях, об обманах. По совету друзей она установила систему безопасности, которая должна была поднимать тревогу, если взломщик сломает невидимую печать. Ей также пришлось купить большую морозилку, поскольку Джабел продолжала собирать урожай с чужих улиц.

В консервных банках, в упаковках, в бутылках, коробках, бумажных пакетах и в пергаменте хранились у Дарлин части преступника, или жертвы, или того и другого, замороженные в ее собственном холодильнике. У нее были кусочки лица, обрывок скальпа, уши, пальцы ног, сама нога с вытатуированным на ней созвездием, полный набор мужских гениталий и сердце, больше смахивающее на печень. Сколько бы раз она ни пыталась вразумить Джабел, ее попытки терялись в кошачьем порыве угодить, дать что-нибудь от себя в обмен на исходящие от Дарлин любовь и тепло. И заслужить справедливую награду.

Время от времени Дарлин рассматривала свой тайный склад даров – недвижных, безмолвных, окостеневших под действием холода и времени, даров, которым вернули мир, простили, исцелили, превратили в магию, искупили, обратили в ледяной кристалл. Она дала своей коллекции имя – Эррол. Наделила Эррола историей, прошлым, настоящим и, что самое важное, будущим. Она краснела, признаваясь себе в том, что чувствует себя теперь не столь одинокой.

Джабел старела и становилась ленивой, но Дарлин побуждала ее выходить на охоту, дарила лакомства и похвалы и, разумеется, кошачью песенку.

Марта Сукап – одна из редких писательниц, кто пишет исключительно короткие повести. Ее работы опубликованы в разнообразных научно-фантастических журналах и антологиях. Марта стала лауреатом премии «Небьюла» за лучшую короткую повесть и номинантом на Всемирную премию фэнтези. Рассказ Over the Long Haul был адаптирован для телеканала «Showtime». Теперь она ждет, когда на ее дом в Сан-Франциско посыплются голливудские денежки. У Марты есть кот, Скарамуш, и с 1980 года он ничего плохого ей не сделал.

В этой повести, как и в «Белой ладье, черной пешке», рассказывается об одержимости, а конкретно в этой истории – о крысах, заклятых врагах кошек.

Расскажу вам единственный способ избавиться от крыс.

Мы с мышами жили в сдержанной ненависти или, скорее, в ненавистной сдержанности. Я расставляла мышеловки, а они над ними смеялись. По ночам я слышала, как они шептались, и даже почти разбирала детали их мышиных планов: они обсуждали, как вытащить кусок сыра или арахисовую пасту из-под рокового рычага, который должен был нанести по их шеям смертельный удар. Но вместо удара я слышала лишь смешки за трапезой у мышеловки.

Обозленный, обреченный: мыши обожают стихи и всяческие глупые игры; из-за них у меня из головы не выходят идиотские рифмы. Это вторая причина, по которой я не переношу мышей, хотя и могу с ними сосуществовать. Мыши – это глупцы со своими дурацкими играми. Однако все, на что им можно надеяться – докучливое, мелочное раздражение, потому что я – человек, и я эволюционировала, а они – грызуны и остались на прежнем уровне развития.

А вот на войне с крысами выживает кто-то один – либо ты, либо крыса. И пусть крысы все равно одержат победу, сражаться нужно до последнего.

Я просто обязана их победить.

Сначала я опробовала советы продавцов из хозяйственных магазинов, для которых война – это отличный способ нажиться. Я пробовала крысоловки, наподобие тех, над которыми хихикали мыши, только больше и страшнее. Но крысы тихонько высвобождали приманку, как партизаны, и убегали с поля боя перед носом врага – то есть перед моим носом. Ни движения, ни шум, ни шорох не сопровождали их тихий побег.

Я отравляла приманку, но они с омерзительной крысиной смышленостью избегали яда. Я покупала специальные ловушки, которые, по утверждению продавца, зажмут их пронырливые, мерзкие лапки, и поутру я найду обездвиженного грызуна с пристальным, злобным взглядом. Увы, меня это счастье обошло стороной. Крыса знает разницу между небрежной человеческой щедростью и ложью. Крысы не шутят и не хихикают, как мыши, но где-то среди стен они точно меня высмеивают.

Еще до того, как я обрела достаточно мудрости, чтобы игнорировать мышей, я купила у домохозяйки кота. Она жила на той же улице, что и я, и попросила за него всего пять баксов. Я решила, что терпеть в доме одного чужака гораздо проще, чем десятки пискливых, глупых грызунов. Толстый белый кот с равнодушными голубыми глазами носил какое-то немыслимое имя – то ли Пушок, то ли Пирожок. Я сразу отклонила нелепую кличку, как только глупая женщина представила мне питомца. Затем мне пришлось выслушать рассказ о том, что если бы не аллергия дочери, она бы холила и лелеяла своего толстячка, пока тот бы не состарился и не помер.