Лорет Уайт - Колыбельная для моей девочки [litres]

Было очевидно, что в нем происходит борьба – Загорский опасается последствий своего признания и страстно желает рассказать правду о прошлом. Внутренний конфликт – болезненный, ощутимый и мощный. Энджи охватило отчаяние – ей больше ничего не добиться. Загорский сказал все, что хотел сказать.

– Сёма, – настойчиво начала она, – это вы отец Роксаны и Милы?

Его рот изогнулся, словно от физической боли.

– Тест ДНК это покажет, Сёма. Ваша ДНК в базе данных, достаточно стандартного анализа…

– Я не ваш отец, Роксана, – прошептал он, – но я был вам больше отцом, чем он.

Энджи, будто оглушенная, перевела дыхание.

– Кто – он?

Загорский глубоко вздохнул, взглянул на зеркало, за которым, как он знал, стоят и наблюдают сотрудники тюремной охраны, и повернулся к двери. Он хочет уйти – от нее, от вопросов, от прошлого. Возможно, от чувства вины. От себя.

– Вы ее любили? Анастасию?

Загорский сделал движение встать.

Энджи схватила его за руку:

– Пожалуйста, не уходите! Подождите хоть немного! Вы подарили мне и Миле такие сиреневые кроссовки, с высоким верхом. Положили их в коробки с сиреневыми бантами. Сёма, я же помню, мы вас любили, однако в Ванкувере вы гнались за нами с пистолетом и ножом. Вы забрали мою мать и сестру…

– Я вас охранял, – проговорил Загорский очень тихо, водя глазами по комнате и подмечая малейшее движение. В глазах стояло беспокойство. – И защищал. Этого не должно было случиться. Ана учудила. Это по ее вине их с Милой убили. После такого я ничего не мог сделать, чтобы спасти ее или Милу. – Он помолчал и еле слышно добавил: – Тебе повезло, Рокси. В ту ночь Ана могла спасти только одну из вас, и каким-то чудом ей это удалось. Она едва не потеряла вас обеих… Глупость с ее стороны, вот что это было. – Он встал, глядя на Энджи с высоты своего огромного роста. – А теперь поезжай домой и прекращай допытываться. Если он узнает, что ты приезжала сюда и разыскиваешь его, он тебя убьет.

Он повернулся к двери.

– Стойте! – вскочив, Энджи схватила его за локоть. Из комнаты наблюдения в зал вышел охранник. Энджи сразу опустила руку. – Кто меня убьет?

Загорский поглядел ей в лицо сверху вниз – очень высокий человек, настоящий колосс. По происхождению и культуре, видимо, русский, но акцент иной. Надо будет покопаться в прошлом этого Сёмы, посмотреть, что на него есть, где он жил раньше, кто у него знакомые, друзья, родственники. Если надо, она найдет их всех.

– Ты должна остановиться, – повторил Загорский. – Обещай, что прекратишь свои поиски.

– Нет. Не могу. Я найду его, Сёма, кто бы он ни был. Я ведь начала кое-что вспоминать. Вот вас помню. Как вы дарили нам те кроссовки, помню. Глаза ваши, когда вы подали мне коробку, – такие нежные, добрые. От вашего взгляда у меня внутри поселилось счастье. А на днях одна из этих сиреневых кроссовок всплыла с остатками стопы Милы внутри. Канадская полиция начала расследование, они уже связали подкидыша из «ангельской колыбели» и меня, плюс моя ДНК совпала с ДНК стопы в кроссовке – полиция поняла, что у меня была сестра-близнец. Дело об «ангельской колыбели» снова открыто, вещдоки изучаются самыми передовыми методами. Отпечатки уже привели меня к Майло Белкину, а мне в затылок дышат «маунти». Не думайте остановить меня через свои связи на воле, забросав мой дом гранатами или поджарив заживо, как Стирлинга Харрисона…

Загорский побледнел. Энджи прикусила язык, но было поздно.

«Он об этом не знал! Черт, надо было промолчать. Причастность мафии к гибели Харрисонов – закрытая информация, и сообщил мне об этом Мэддокс».

– Если не вы убили мою мать и сестру, лучше назовите, кто это сделал, иначе сядете сами, – тут же поправилась Энджи. – Двойное убийство – два пожизненных срока. А слушание по УДО можете хоть в унитаз спустить, потому что вы здесь и умрете, Сёма!

Он нагнулся и одними губами шепнул ей на ухо:

– Будь осторожна, Рокси, очень осторожна. – И, повернувшись к двери, гаркнул: – Охрана! Выведите меня отсюда!

– Кто он? – заорала Энджи вслед Загорскому. – Кто хочет меня убить?

Охранник, который уже пару минут как стоял в зале, подошел выполнить требование заключенного.

– Кто был мой отец, черт вас побери?!

Загорский вышел.

Дверь за ним закрылась.

Охранница вернулась из комнаты наблюдения сопровождать Энджи до выхода. Паллорино буквально трясло.

«Человек, убивший мою мать и Милу, жив и находится где-то рядом. И ему не нравится, что я его ищу».

Стоя у лестницы в общем крыле, Семен Загорский прижимал к уху телефонную трубку и слушал длинные гудки. Холодная, свернувшаяся кольцами тварь, очнувшаяся от спячки, когда он увидел по телевизору репортаж о маленькой кроссовке с остатками ноги, приподнялась в животе и раскачивалась, как кобра, готовая к броску.

«Это не совпадение.

Это реальность.

Прошлое вернулось, и я оказался перед страшным выбором».

Он чувствовал себя обреченным, когда на другом конце линии сняли трубку.

– Мила? – тихо сказал он, наклонив голову к телефону, чтобы другие его не слышали. – Можешь позвать Ливви поговорить со мной?

Он хотел только услышать свою четырехлетнюю внучку. Ее милый невинный голосок подтолкнет его к правильному поступку, на который он никак не может решиться. Должен, но не может.

– Дедуля!

Загорского захлестнули эмоции. Он закрыл глаза, сжимая трубку, и коснулся лбом металлической коробки, закрывавшей телефон. Спустя секунду он овладел собой.

– Ливви… – голос все-таки осип. Семен увидел близнецов так ясно, будто все было вчера. Два котенка, как называла их Ана, бегут наперегонки к лесной поляне, и их смех, подобный редкому лучику солнца, звенит как звук настоящей свободы и счастья. Маленькие кроссовки… Маленькие сиреневые кроссовки бегут по глубокому снегу. Вторая девочка босиком – Ана не успела обуть Роксану. Она бежит, посадив Рокси на бедро, и тащит за ручонку Милу. Ее кофта в пятнах от спермы двух мужчин, которым она предложила себя, чтобы усыпить их бдительность. Ана спешит к бэби-боксу, о котором ей рассказала другая секс-рабыня, в переулок между больницей и собором.

На четвертый день рождения своей внучки Семен прислал Ливви кроссовки. Он не знал почему, как не может ответить, отчего назвал дочь Милой. Возможно, в отчаянной попытке сохранить хотя бы имя, оставив таким образом память о ребенке, которого убили у него на глазах. А может, из чувства вины: не влюбись он в Ану, она бы не одурачила их всех в ту ночь и не предприняла безумную попытку сбежать и спасти своих детей от участи секс-рабынь.

Роксана права – он полюбил близняшек как отец. Это он выпускал их поиграть на солнышке и подышать морским воздухом. Это он украдкой выводил Ану из комнаты, когда отец близняшек уезжал.