Татьяна Корсакова - Темная вода [litres]

– Сыну добра желаешь?

Нина замерла, перестала вырываться.

– Тогда не мешай. Прими как данность, что ребенок у тебя особенный. И судьба у него особенная.

– У него жар… – Мышцы ее под пальцами Чернова были словно каменные. Такие же твердые и такие же холодные. – Ему нужно в больницу.

– Не нужно. – Старуха погладила Темку по голове. Чернов тоже погладил… Темкину мамашку. – Ты его и свою судьбу враз переменила, как только явилась к Темной воде. Там теперь ваше место.

– Нет. – Нина мотнула головой, то ли стряхивая ладонь Чернова, то ли не соглашаясь со старухой.

– Да! Проросли корни. Теперь не выдрать. Пока все не решится, вам от Темной воды ходу нет.

– Какие корни?! Что решится?! – Кажется, Нина оживала, словно бы выходила из транса. – Мы уедем отсюда! Завтра же утром уедем!

– Воля твоя. Только если уедете, то обоим вам не жить. Тебя уже однажды отсюда с корнем выдрали. Ты не помнишь, что было? – Старуха усмехнулась. – Конечно, откуда тебе помнить, ты ж три месяца при смерти была. Еле вытянула я тебя. Хочешь для сына своего такой доли? Хочешь его судьбой рискнуть? Так я тебя не держу! – Она распахнула дверь, и в комнату тут же юркнула лохматая собачонка, юлой завертелась у хозяйкиных ног.

– Что мне делать? – Нина больше не сопротивлялась. Наверное, если бы Чернов ослабил сейчас хватку, она упала бы на пол, рухнула, как каменный истукан. – Как мне ему помочь?

Старуха если и слышала вопрос, то отвечать не спешила. Она кружила по комнате, складывая в плетеное лукошко какие-то вещи. Чернову показалось, что травы и склянки. Малой лежал на кровати ни живой ни мертвый, страшно глянуть. Чернов решительным шагом подошел к кровати. Травки – это, конечно, хорошо, но не в данном случае. Беглый осмотр подтвердил самые худшие подозрения. Определенно, у малого жар, температура под сорок, если не больше. Тахикардия и хрипы в легких. Такие хрипы, что слышны безо всякого фонендоскопа. Черт! И когда все началось? Нормальный же был малой! Еще полчаса назад лопал мороженое… В город его надо. И как можно быстрее! Он уже открыл было рот, но старуха не позволила и слово сказать, заговорила сама:

– Ты, парень, бери мальца и неси в свою машину. А ты, – она ткнула узловатым пальцем в Нину, – не вздумай мне по пути истерики устраивать.

– Куда едем? – осведомился Чернов своим специальным тоном.

– К Темной воде. – Старуха распахнула дверь, посмотрела на них с Ниной одновременно требовательно и выжидающе.

– Мадам, – Чернов говорил медленно, подбирал слова, – с какого перепуга к Темной воде? – Он едва сдерживался, чтобы не заорать. Пока еще сдерживался.

– Слушай меня, мальчик! – А вот старуха слов не подбирала. – А чего это ты лезешь не в свое дело? Или все-таки в свое? – Она сощурилась, посмотрела на Чернова так, будто все про него знала. А может, и знала. Может, она и в самом деле ведьма. – Бери малого и неси в машину! – сказала как отрезала.

Чернов покачал головой, взял мальчика на руки. Он отвезет. Непременно отвезет! Только не к Темной воде, а в районную больницу, подальше от этого дремучего мракобесия.

– А погодь! Постой-ка… – Старуха стащила с шеи похожие на четки деревянные бусы, принялась с сосредоточенным видом вертеть их в руках. На бусинах был вырезан узор, на каждой свой собственный. Чернов засмотрелся. Нина тоже.

– Малого в машину! – Приказ Шипичихи донесся до него словно издалека. Чернов моргнул, стряхивая морок, покрепче перехватил Темку, шагнул в дверной проем. Нина вышла следом.

Отпускать начало, лишь когда он оказался за рулем и завел мотор. Из головы медленно уходил туман, не оставляя после себя места нерешительности. Шипичиха права. Только на Темной воде можно спасти этого особенного мальчика. Как? Так не его это дело…

Мысли выходили странные, послушные, словно чужие, но противиться им не было никакого желания.

– Трогай! – велела старуха, проворно забираясь на пассажирское сиденье и прилаживая у ног накрытое льняной салфеткой лукошко.

Нина сидела сзади, Темкину голову она положила себе на колени и теперь молча гладила его по волосам.

– А на нас тут зверюга какая-то напала, – сообщил Чернов буднично. – Часом, не знаете, что за зверюга такая?

– Часом знаю.

– Но нам не расскажете?

– Другим разом.

– А доживем? – Чернов скосил взгляд на старуху. – Зверюга, знаете ли, огромная, красноглазая. И это я безо всякого преувеличения.

– Доживете, если не будете пустых вопросов задавать, – проворчала старуха и отвернулась к окну. А Чернов подумал про охотничье ружье, которое бесполезно томилось в сейфе его нового дома. Ружье надо бы перенести в джип. На всякий пожарный случай. Чтобы было чем отбиваться от зверюшки.

Как только выбрались на нормальную дорогу, он прибавил газу. На большой скорости зверюшка их не догонит. Да и странно было бы думать, что она все еще ошивается где-то поблизости. Небось пошла давить деревенских курей. Куры-то небось добыча попроще.

Загорины остались позади, дорога вела к «Стекляшке». Там, у магазина, кипела светская жизнь, ярко горела иллюминация, народ высыпал на улицу, наверное, перекурить или подышать в антракте свежим воздухом. Чернову невыносимо сильно захотелось туда – к привычной обывательской жизни, к бардовской песне и Ксюшиному кофе, но Шипичиха следила зорко, словно читала его мысли, и «Стекляшка» тоже осталась позади, прощально мигнув яркими огнями. Дальше кромешную тьму освещал только свет фар. Джип сполз с асфальтовой дороги на гравийку, покатился мимо Светлой воды. Здесь кое-где тоже встречались проблески жизни в виде желто-оранжевых огоньков костров и подсвеченных изнутри силуэтов палаток. На дальнем берегу огромным сияющим лайнером выделялся главный корпус пансионата.

– Тормозни, – велела Шипичиха, и Чернов послушно остановил машину. – Ждите, я скоро.

Она вытащила из лукошка какую-то склянку, выбралась из машины и растворилась в темноте.

Отсутствовала старуха недолго. Чернов только и успел спросить у Нины, как дела. Он спросил, а она ничего не ответила, затаилась на заднем сиденье, гладила малого по голове. Где-то в недрах души защемило не то от боли, не то от непонятной досады. Чернов скрипнул зубами, отвернулся, вцепился в руль. Смотреть нужно было не на Нину, а по сторонам. Во все глаза смотреть, чтобы не пропустить, не дай бог, зверюшку.

Вместо зверюшки под свет фар вышла Шипичиха, забралась в салон, сунула склянку обратно в корзину. В склянке что-то плескалось.

– Трогай! – велела, словно Чернов был извозчиком на лошади, а не водителем вполне себе крутого авто.

Он не стал спорить, тронул.

А у Темной воды жизнь замерла. Вот, кажется, только-только до слуха доносился нестройный хор нетрезвых голосов, из последних сил тянущих что-то залихватское и блатное. И вот уже оглушающая, осязаемая тишина. Чернов все никак не мог привыкнуть к тому странному, противоестественному покою, что царил на Темной воде. Да, наверное, к такому и не привыкнешь.