Татьяна Корсакова - Темная вода [litres]

Обломанные при жизни ногти отросли. Теперь они почти такие же длинные, как когти зверя. И, наверное, такие же смертоносные, если ее не остановить.

– Кто с тобой это сделал? – Ее нужно отвлечь, переключить на себя, пока не стало поздно.

– Он… – Ноготь вонзается в яремную ямку, Яков дергается, но продолжает стоять смирно, а утопленница улыбается, почти нормальной, почти человеческой улыбкой: – Видишь, как я теперь могу? Видишь, что я могу с ним сделать? Что угодно могу сделать, а он даже не шелохнется. Если пожалею, он и боли не почувствует. Но я не пожалею. Меня не пожалели, так зачем же мне?..

– Погоди! – Еще один шаг, и холодная вода все выше, подбирается к коленям. – Оставь его. Пойдем со мной. – Руку протянуть так, чтобы ладонью вверх. – Пойдем, я тебя выведу отсюда. Покажу тебе путь.

– Выведешь? – Голова склоняется к другому плечу, с мокрых волос стекают капли воды, растворяются в озере, как слезы. А рука с черными ногтями тянется навстречу, то ли для рукопожатия, то ли для удара.

– Выведу. Ты заблудилась. Запуталась. А я могу помочь.

Пальцы утопленницы ледяные, но Нина держится из последних сил, не отдергивает руку. Она здесь, чтобы помочь. Кому? Якову. Этой несчастной. Темке. Да себе самой, в конце концов!

Не получается. Ничего у нее не выходит. Черный ноготь прочерчивает кровавую дорожку теперь уже на ее ладони.

– А если я не хочу уходить? Если я вот его хочу? – Вторая рука снова тянется к неподвижному Якову, а длинный язык тянется к ране на Нининой ладони.

Да, она не хочет. Она почуяла запах крови, почти почувствовала ее вкус. И теперь по-хорошему не получится. К сожалению…

Откуда эти знания? Откуда в ней эта нечеловеческая ловкость и сила? Нина не знает и знать не хочет. Она хватает утопленницу за мокрые, стянутые в хвост волосы, наматывает на кулак. Грубо, почти по-мужски. Свободной рукой отмахивается от острого как бритва языка, отступает в сторону, тянет нежить за собой. Нет, эта несчастная еще не нежить, и непоправимое можно исправить. Не вернуть отнятую жизнь, но сохранить душу. Это ведь тоже дорогого стоит.

Яростный визг в клочья рвет барабанные перепонки, и скользкое, холодное тело в ее руках извивается, плещется, как бурдюк с вином. Это потерявшее себя, заблудившееся между мирами существо не хочет, чтобы его спасали. Оно хочет плоти, горячей человеческой плоти. И еще мести. Месть сойдет за приправу. И если Нина не удержит, не справится, некого будет спасать… Вот она и держит… Из последних сил…

Этих сил не так уж и много осталось, но еще достаточно, чтобы видеть окружающий мир в каком-то непривычном багряно-золотистом свете, чтобы все чувствовать и все слышать… Слышать мягкие крадущиеся шаги за спиной. Чуять запах мокрой шерсти. Видеть на темной воде красноглазую тень…

С двумя ей не справиться… Какой бы сильной она ни была, но с двумя сразу ей не справиться. Никому не справиться с этими… тварями. Визг и вой в резонанс… От резонанса этого дрожат стекла в доме, а вода грозится вот-вот выйти из берегов. Умереть бы прямо сейчас, чтобы не слышать, чтобы не стоять вот так, в беспомощности, между разъяренными монстрами… Но ей нельзя умирать, потому что у нее есть Темка, а у Темки нет никого, кроме нее. Значит, придется бороться, биться не на жизнь, а на смерть…

…Бороться не пришлось. И визг, и вой разом заглушил ружейный выстрел. Зверя откинуло в прибрежные кусты, а утопленница, извернувшись, нырнула в воду и под водой этой тут же исчезла. Бесполезно ждать, когда она всплывет. Теперь она может дышать под водой. Или не дышать, а просто… не умирать. Но думать сейчас нужно не о том, думать нужно о том, чтобы спастись от выстрелов самой и спасти Якова.

Нина бросилась к нему, по-прежнему неподвижному и равнодушному, с силой дернула за рукав, потянула на берег, мельком успев заметить на плече у Якова охотничий карабин. Он шел послушно, не сопротивлялся. И на том спасибо. Нина толкнула его к террасе, и он деревянным истуканом привалился к ступеням. А она уже тащила с его плеча карабин.

Нет, она не была великим стрелком, но Игорь кое-чему ее научил. Ему нравилось оружие и нравились женщины с оружием в руках. А Нине, тогда еще молодой и глупой, хотелось нравиться ему…

Карабин был тяжелый, и тяжесть эта придавала уверенности. Она выстрелит. Если потребуется, она выстрелит в любого, но сначала надо понять, куда делся зверь.

Прибрежные кусты не шевелились, и в наступившей тишине не слышалось ни звука, даже плеска воды. Тварь сдохла? Было бы здорово, если бы сдохла, но не нужно обольщаться. Это не обычный волк или пес, это вообще не зверь. Это Сущь, нездешний монстр, который неведомо зачем вернулся из небытия и на оборванном поводке притащил за собой воспоминания, жалкие ошметки Нининых воспоминаний…

А из темноты выступила тень, высокая, долговязая, человеческая. Нине очень хотелось верить, что человеческая. Тень бесстрашно шагнула к кустам, пошарила в них чем-то похожим на палку. Только Нина знала, что это не палка, а ружье. То самое ружье, выстрел которого прогнал монстров. Наверное, Сущь на самом деле сдох или сбежал, потому что никто не выпрыгнул из кустов со страшным рыком, не сверкнул красными, как катафоты, глазами, не занес для удара когтистую лапу, чтобы убить человека с ружьем.

Ей бы выйти, поблагодарить своего спасителя, но инстинкты, глубинные, почти животные, взяли тело под контроль. Никому нельзя верить. Особенно тому, в чьих руках ружье. Верить можно только себе самой. На себя одну надеяться. И вместо того чтобы выйти, Нина отползла в самый дальний, самый темный угол террасы. Сейчас ей оставалось только молиться о том, чтобы Темка не вышел из дома, чтобы выполнил ее приказ.

А незнакомец уже направлялся к дому. Шел тяжелыми, шаркающими шагами, медленно и словно бы неуверенно переставляя ноги в грязных охотничьих сапогах. Этот человек уже бывал в ее доме. В ее доме или в ее кошмарах. Нина теперь и сама не знала, где явь, а где сон. Тогда она не рассмотрела его лица, и сейчас оно пряталось за низко надвинутым капюшоном дождевика. Человек остановился у изножья лестницы, ведущей на террасу, вопросительным знаком завис над неподвижным Яковом.

– Ты… – Голос был сиплый, то ли простуженный, то ли прокуренный. – Вот и свиделись… – И черный ствол ружья уперся Якову в грудь.

Нина сцепила зубы, чтобы не закричать, сделала глубокий вдох, унимая дрожь в руках, медленно подняла карабин. Сначала в воздух. Она не станет стрелять в живого человека, кем бы он ни был. Для начала она выстрелит в воздух. Может, этого хватит…

– Ну, чего молчишь, Яша? Тогда нечего было сказать, так сейчас хоть что-нибудь скажи. Вот он я, весь перед тобой. И поверь, сейчас я куда опаснее, чем двадцать лет назад.