Стефан Грабинский - Деревня дымов

Бен замолчал и мы осторожно пошли по одной из тропинок, часто проверяя путь, чтобы по ошибке не вернуться на периметр. Так мы двигались четверть часа, в полной тишине.

— Черт подери, нетерпеливо пробормотал Бен, — там ничего нет. За каким чертом мы полезли в эту тьму? Мы прошли середину и вновь приближаемся к периметру.

И тут мы увидели черный силуэт на расстоянии нескольких шагов. Я сжал плечо Хидинга, указывая на темный контур. Мы упали на землю и проползли остаток пути на коленях. Вскоре мы наткнулись на мощный ствол кедра, ветви которого растворялись в молочном море тумана. Очевидно, мы оказались за задней стеной дома, кедры находились за, а не перед домами.

Бен приложил ухо к стене, сбитой из тяжелых колод, и несколько минут слушал, затаив дыхание. Потом сделал жест, показывая, что ничего не услышал.

— Пойдем к входу, — предложил он шепотом, мы осторожно обошли угол дома и вдоль стены пошли к отверстию. Я прислушался.

— Посмотри там, — прошептал Бен, показывая на вход.

В глубине, у квадратного очага, из которого вырывались мощные клубы дыма, я увидел старого индейца, сидящего на корточках. Он был одет празднично, в боевые одежды. Над продолговатой, благородной головой в дыхании огня колыхались перья. Кожаные штаны, обитые золотистыми бляшками, на бедрах были покрыты узорчатой вышивкой. Грудь цвета бронзы была обильно татуирована. На худой жилистой шее висел драгоценный амулет.

Особый характер выдавало продолговатое лицо с мощным орлиным носом. Верхняя часть лица, выше носа и глаз была раскрашена красноватой глиной, что резко контрастировало с выцветшими глазами, подернутыми дымкой меланхолии и бессильного смирения. Эти глаза, печальные и старые, пристально вглядывались в очаг.

— Запомни, — прошептал Бен. — Он сейчас ничего не видит. — Если хочешь с ним поболтать, нам нужно войти и отвлечь его от дум. Нам никто не помешает — он единственный обитатель этой деревни. Одинокий пережиток или свихнувшийся сторож брошенных домов. Давай войдем.

Хотя Хидинг говорил в полголоса, чуткие уши сына лесов предупредили его о присутствии непрошенных гостей. Глаза индейца перестали быть стеклянными и уставились на нас.

— Здоровья тебе, во имя великого Маниту, — поздоровались мы, приближаясь к сидящему. Предполагая, что старик относится к одному из алгонкинских племен, я обратился к нему на языке чиппева, который выучил в предыдущих путешествиях. Индеец покачал головой, давая понять, что не понимает меня, и ответил на странном языке, в котором я услышал отзвуки языка делаваров, смешанного с чем-то совершенно чуждым мне. Этот индеец не принадлежал к известным мне племенам. Несмотря на это, прислушавшись, я, знающий немало индейских языков, смог его понять.

Из моего приветствия он понял только имя бога, и ответил дрожащим, грустным голосом:

— Маниту оставил своих детей. Вигвамы квапну пусты, ржавчина покрыла томагавки воинов этого племени. Ворон Ешель позабыл о своих детях и не приносит им в клюве священной воды. В лесу не слышна поступь воинов — не пугают больше врагов их громкие крики. Маниту истребил квапну.

Старик опустил голову и уставился в огонь.

— Почему ты сидишь в дымной хижине, старый охотник? — прервал молчание Хидинг. — Кто разжег все эти очаги? Почему дым гуляет по всей деревне?

Глаза старика приобрели таинственное выражение.

— Черная Пума, — сказал вождь в своем живописном стиле, — последний из великого племени. — Духи его воинов отправились в великие леса с другой стороны земли, а души все еще блуждают среди родных вигвамов.

— Замечательное разнообразие, — сказал я Бену.

— Гм…существенное, — ответил непримиримый скептик, — детские бредни людей первобытного мира.

— Мое мнение прямо противоположно, — ответил я, намереваясь продолжить беседу с Черной Пумой.

— Почему Черная Пума не сожжет эти мокрые мокасины?

Я намеренно задал этот вопрос, чтобы убедиться, что речь идет о душах умерших, которых индейцы отгоняют, сжигая старые мокасины.

Старик пренебрежительно пожал плечами.

— Пума не боится мертвых. Пума их друг и охранник.

— А что души ищут в старых хижинах? — спросил Бен, которого веселили ответы вождя.

— Вспоминают ушедшие года, которые не вернуть, и ждут беременных женщин.

— Что он сказал? Слышал, ты это слышал? Ха, ха, ха, — рассмеялся Хидинг. — Это какая-то запутанная история.

Старик не мог понять, что Бен сказал мне, но несвоевременный приступ веселости его оскорбил. Индеец сурово взглянул на меня и пожурил:

— Белый, зачем ты пришел из-за великой реки? Затем ты вторгся в землю мертвых, чтобы потешаться над их старым слугой? Постыдись, бледнолицый!

Хидинг, сбитый с толку мощью голоса старика, хотел ответить нечто ехидное, но я сумел его удержать, дав знак успокоиться.

— Серый Глаз, — сказал я мягко, стараясь умилостивить старого индейца, — так зовут моего приятеля, не понял слов Черной Пумы. И для меня они темны и загадочны. Почему души умерших из поколения великих квапнасов ждут беременных невест?

— Чтобы войти в них и вновь родиться.

— Надо признать, — пробормотал Бен, — что у этого полусумасшедшего отшельника буйное воображение.

— Это не фантазия, а глубокая и оригинальная вера.

— До сих пор, — старик продолжил, — со времени, когда погиб великий Текумзе, самый старший в племени Квапну после Пумы, ни одна женщина не прошла мимо мертвой деревни. А Пума уже стар и жену заводить не будет.

Тут старик обернулся, достал что-то из угла и бросил пожелтевшую большую берцовую кость в огонь.

— Вот горит кость Текумзе, — сказал старик, указывая на огонь, — и оплодотворяет дым его душу.

— И вновь слова Черной Пумы непонятны и темны, они слишком странны для моих ушей. Как душа связана с костью, и как берцовая кость может оплодотворить дым от костра, в котором сгорает?

— Потому что принадлежала когда-то живому человеку и притягивает его душу после смерти, — спокойно пояснил старик.

— Значит, Текумзе покоится в этой хижине? Здесь его могила?

— Тело сожгли несколько лет назад. Пума вынул обгоревшие кости и спрятал здесь, чтобы подпитывать ними огонь и душу Текумзе.

Этот ответ проливал свет на то, что старый индеец делал в деревне.

— Пума делает то же самое с костями остальных воинов своего поколения?

Старик кивнул.

— Значит, — подытожил я, — все эти костры — дело рук Пумы?

— Ты же сам сказал. С того дня, как Пума остался последним из племени, он разжигает огни во всех 13 хижинах и подпитывает их костями. И так будет до конца его дней. А когда придет последний день, когда солнце последний раз уйдет за берега богов, и дух Пумы уйдет, чтобы воссоединиться с Великим духом — погаснут огни, рассеется дым и ничего не останется от племени Квапну.