Стивен Чбоски - Воображаемый друг [litres]

У всех зашиты веки.

У одних застегнуты на молнию.

У других прихвачены нитью.

Как у детей в его кошмаре.

Человеки-почтари держались за веревку. Каждый. Веревка тянулась от одного к другому. Дальше и дальше. Вниз по улице. Насколько Кристоферу хватало обзора. Откуда они взялись? Что им тут надо?

Никогда не приходи сюда без меня. Никогда не приходи сюда по ночам.

Кристофер посмотрел на небо. Солнце садилось. Висело низко, как белый пластиковый пакет на ветке. До заката в лучшем случае минут сорок пять. Нужно идти к матери, но до «Тенистых сосен» бежать слишком далеко. Водить машину он не умеет. Нужен какой-то транспорт. Он еще раз осмотрелся, и взгляд его упал на…

Велосипед.

Трехскоростной. У таких раньше делали корзины на руле. Но этот был совсем старый. Ржавый. Стоял на подпорке у подъездной дорожки, один-одинешенек.

Возле углового дома.

Кристофер бросился по улице к велосипеду. Пробежал мимо пары почтарей, стоявших посреди проезжей части. Они спали, словно манекены, застыв в поцелуе, а с их уст стекала кровь. Они шептали:

– Пожалуйста, положи этому конец. Мы не будем ему помогать.

Кристофер уже схватил велосипед, но замер при виде маленькой таблички на руле.

д. олсон

Угловой дом – это…

Угловой дом – это…

Дом Дэвида Олсона.

Кристофер тяжело сглотнул. Не иначе как это ловушка. Но возможно, и какое-то сообщение. Вдруг там сидит шептунья, готовясь на него напасть. Но все инстинкты кричали ему, что срочно нужно ехать к матери в «Тенистые сосны» и успеть до заката.

Он начал крутить педали. Мчась по улице в горку, переключился на первую скорость. Когда дорога пошла вниз, переключился на вторую, а потом и на третью. Набирал скорость. Приближался к шоссе. С каждым поворотом педалей ноги наращивали силу, а на улицу высыпало все больше и больше почтарей. Девочки-близняшки, пожилой мужчина-азиат, женщина арабской внешности, истощенная голодом.

У всех были защиты глаза и рты.

Они бродили во сне.

До поры до времени.

Воображаемый мир просыпается ночью. Тогда-то и начинается страшное .

Кристофер все крутил педали. Быстрее и быстрее. Сначала он не замечал, с какой скоростью едет. Думал только о том, что солнце садится и нужно добраться к матери в «Тенистые сосны», потому что он ей нужен. Но увидев, что улица проносится мимо одним смазанным пятном, он перестал понимать, что к чему. Холм не такой уж и крутой. Велосипед не такой уж и легкий. Но так быстро ездить ему не приходилось никогда в жизни. Он повернул на девятнадцатое шоссе. На реальной стороне там мчались автомобили.

А он, не отставая, ехал вровень с ними.

Тротуар мелькал с ошеломительной скоростью. От ледяного воздуха слезились глаза. В ногах прибывало силы. Впереди Кристофер увидел допотопный «Мустанг», в который набились подростки. Без труда его догнал. Поравнялся. И оставил подростков позади, вращая педали с такой силой, будто в жилах его текла и их кровь. Кристофер свернул с шоссе на дорогу, ведущую к «Тенистым соснам». Солнце катилось к горизонту, а на улице появлялись все новые человеки-почтари.

Как заградотряд.

У меня мало времени.

Кристофер спрятал велосипед неподалеку и побежал к «Тенистым соснам». Заглянул в окно, чтобы убедиться, что его не поджидает ловушка. И прокрался в пансионат, открыв дверь со…

Скр-р-р-рипом.

На цыпочках прошел по длинному коридору. В гостиную. В углу на пианино играла медсестра. Песню «Голубая луна». Несколько обитателей пансионата сражались в шашки и шахматы.

– Нашла, мистер Олсон, – произнес женский голос.

Кристофер знал этот голос. Он принадлежал его матери. Кристофер обернулся. Его мать поднималась из подвала, держа в руках небольшую коробку.

– Были ровно там, где вы сказали, – произнесла она.

Кристофер смотрел, как в гостиной его мать подходит к Эмброузу Олсону, сидящему в старом кресле-качалке. И вручает ему старую обувную коробку. Старик снял крышку и достал сверток, перевязанный старым белым шнурком.

Рождественские открытки.

Через комнату пронесся зябкий ветерок. Кристофер услышал, как некоторые старушки жалуются медсестрам на холод и закутываются в шали. Тем временем Эмброуз Олсон вытащил из конверта первую открытку. На лицевой стороне был изображен Санта-Клаус, покрикивающий на красноносого северного оленя Рудольфа:

В СМЫСЛЕ – ТЫ ЗАБЫЛ ОЧКИ?!

Комната замерла. Кристофер наблюдал, как Эмброуз разворачивает старую, пожелтевшую открытку. Ту же самую, что лежала в белом пластиковом пакете.

КОГДА НЕ ВИДИШЬ СВЕТА… ИДИ, КУДА ВЕДЕТ ТЕБЯ НОС!

А ниже нацарапано…

Прости, что иногда тебя пугаю.

Я не нарочно.

Веселого Рождества

С любовью,

Дэвид

P. S. Спасибо за бейсбольную перчатку. И отдельно – за книги.

Подсказки ему давал вовсе не славный человек.

КОГДА НЕ ВИДИШЬ СВЕТА… ИДИ, КУДА ВЕДЕТ ТЕБЯ НОС!

А Дэвид Олсон.

– Что такое? – спросил голос. – Ты что-то услышал?

Кристофер глянул в коридор – в комнату отдыха заходила шептунья. На плечах у нее, наподобие норкового палантина, болтался Дэвид Олсон. Он был ее домашним зверьком. Маленький демон без передних зубов. Вселяющий ужас.

Прости, что иногда тебя пугаю.

Я не нарочно .

– Какой красивый почерк, – заметила мать Кристофера.

Веселого Рождества

С любовью,

Дэвид

P. S. Спасибо за бейсбольную перчатку. И отдельно – за книги.

– Благодарю вас. – Эмброуз сложил открытку. – Дэвид любил читать.

У Кристофера зашлось сердце. Он переступил с ноги на ногу. Пол едва слышно скрипнул. Шептунья обернулась.

– Что это? Кто здесь? – прошептала она.

И уставилась в упор на Кристофера, замершего, как олень в свете автомобильных фар.

В СМЫСЛЕ – ТЫ ЗАБЫЛ ОЧКИ?!

Но он был для нее невидимкой.

Шептунья осмотрела помещение. Принюхалась. Что-то почуяла.

– Ты здесь? – прошептала она. – Ты здесь, Кристофер?

Потихоньку Кристофер начал пятиться из гостиной. Мелкими шажками. Не дыши. А то она услышит.

– Отзовись. Я тебя не трону, – шептала она.

Кристофер глянул в окно. Смеркалось. Человеки-почтари теперь толпились по обеим сторонам дороги. Шептунья переместилась к матери Кристофера.

– Тебе видно, Кристофер? – спокойно спросила она.

Кровь стучала у него в висках. Он знал, что это ловушка. И наживка в ней – его мать. Пригнувшись, он остался стоять в коридоре. Готовый броситься на нее, если та хоть пальцем тронет его мать. Шептунья шептала что-то матери на ухо. Мать рассеянно почесала ухо.

– Если не покажешься, твоя мать умрет, – прошипела шептунья.

Она сложила губы трубочкой и подула в затылок его матери. Та содрогнулась и невольно протянула руку к регулятору комнатного термостата. У Кристофера зашлось сердце.