Skyrider - Западня [СИ]

Ближайший ко мне столб оказался довольно высоким, с человеческий рост. Приглядевшись, я заметил, что это даже не столб, как мне казалось раньше, а что-то вроде перевернутой вверх ногами пирамиды. Серебристой пирамиды, тускло блиставшей при свете невидимой мне луны или звезд.

Стенки пирамиды оказались такими же, как и дорожки — сальными, скользкими. Сколько я ни пытался, забраться на неё не получалось. Зато я выяснил, что пирамида достаточно подвижна. При моих попытках подняться она медленно раскачивалась из стороны в сторону, словно ствол молодого деревца.

Наконец, после провала нескольких попыток, мне удалось найти выступ, а потом и ещё один.

Я поставил ногу на один из них, вторую на другой…

Но тут пирамида как-то судорожно затряслась, заколебалась и я, готов поклясться, услышал какой-то звук, напоминающий стон.

Я спрыгнул на дорожку. Но стон не прекращался. Я прикоснулся к выступу — руки мои окрасились кровью!

Пораженный этим открытием, я рванул руками серебристую поверхность — она оказалась мягкой на ощупь. Ещё, ещё — и вот у меня в руках обрывки серебристого, мягкого как шел волокна.

Я взглянул на пирамиду — и обомлел. В тех местах, что я очистил своими руками, я увидел человеческое лицо, точнее, его часть — помятый кровоточащий нос, который я принял за выступ, и отверстый беззубый рот с тонкими бледными, почти бесцветными губами. Из этого рта вывалился опухший синий язык.

Человек — если это был человек — задыхался. Он хрипел, с губ падала кровавая пена. Он пытался что-то мне сказать, извиваясь, как червяк на крючке рыболова. Делая последние усилия.

В самом деле! Червяк! До меня только сейчас дошло, отчего пирамида — вверх ногами. Человек висит вверх ногами — а его ноги широко раздвинуты — и каждая нога привязана к чему-то за отдельные веревки!

Матерь Божия! Я поднял голову вверх — и только теперь заметил, что серебристые дорожки — это нити-веревки — и они здесь повсюду — сверху, снизу. Они переплетаются, раздваиваются, растраиваются, а между ними, на них — висят эти нелепые перевернутые «пирамиды»-кульки из таких же нелепых и страшных фигур!

Я рванулся к «своей» и принялся что было сил рвать путы, чтобы освободить несчастного из серебристого плена. Но было уже поздно. Бедняга перестал извиваться и испустил дух. Несчастный задохнулся собственным языком.

Его лицо до сих пор стоит передо мной. Черные круги вокруг щелочек-глаз, застывшая гримаса боли и ужаса, ввалившиеся щеки, желто-пергаментная кожа лица-скелета с резко проступившими скулами, покрытое слизистой коркой с примесью запекшейся крови…

К горлу подступила тошнота. Я попятился назад, поскользнулся и — полетел в кромешную черную бездну.

Проснулся я от удушья. Ничего не видя, но чувствуя каждой клеточкой лица опутавшие меня шелковистые нити. Большого труда мне стоило освободиться от них — все тот же живой покров из длинных черных волос Дианы.

Я свалился с кровати на пол и долго не мог надышаться.

Диана спала. Все в том же странном и со стороны ужасном насекомьем оцепенении она смотрела своими невидящими, широко открытыми глазами в потолок, и почти не дышала. Рот её приоткрылся и из ярко-красных губ виднелись белоснежные остренькие зубки. Она улыбалась во сне. И эта людоедская ухмылка не предвещала для меня ничего хорошего.

Решимость покончить с кровожадной ведьмой окончательно созрела у меня в груди. Не осталось в сердце ничего — ни страсти, ни жалости, один холодный расчет. Надо уничтожить ТВАРЬ, пока она не сожрала и меня. Ведь как знать, сколько у неё продлиться «брачное оцепенение», о котором говорил, судя по всему, уже мертвый «терминатор»? День, два, три? Сколько раз она способна спариваться, перед тем, как отложить кокон? Да и какой сегодня день? Сколько времени я провел в этой «комнате»?

Я решил выбросить все эти вопросы из головы и сделать главное. Я даже не думал в тот момент о том, как я выберусь из Логова, если убью её. Ведь эта комната с кроватью — я понимал это отчетливо — всего лишь иллюзия.

Главное — уничтожить хищную ТВАРЬ, не промахнуться, как в предыдущий раз. Ведь такого шанса мне (а, может, и никому более во всем свете!) не выпадет больше! Теперь я имею колоссальное преимущество перед ТЕМ разом — она крепко спит. Думать о том, насколько может крепко спать насекомое, мне не хотелось.

Но легко сказать убить, но как это сделать?

«В волосах её сила», — вспомнил я слова моего паукообразного доброжелателя.

Но у меня не было ни ножа, ни тем более ножниц. Да и будь они у меня, попробуй-ка подойти с таким оружием к ней! Даже сейчас волосы на её голове шевелятся, как змеи. Если не задушат, то уж точно разбудят свою хозяйку в момент опасности!

Пока я стоял в раздумье, как исполнить свой замысел, Диана всхлипнула во сне и сладострастно изогнулась телом. Бог ты мой, сколько же ЕЙ нужно, чтобы насытиться наконец! Впрочем, может быть как раз в этой дикой и необузданной страсти — мое (и не только мое) спасение.

Повинуясь нарастающему желанию (даже в этот момент она излучала поистине дьявольскую привлекательность, привлекательность, не основанную на внешней красоте, хотя назвать её некрасивой нельзя — тело у неё — тело богини), я подошел к постели и ласково провел рукой по её телу.

Тело подалось, ответив на ласку. Я продолжил, не оставляя без внимания ни сантиметра её восхитительно нежной, бархатной кожи, покрытой еле заметными шелковистыми волосками. От губ до грудей — все ниже и ниже.

Сладостная истома волной прокатила по всему её телу. Но ОНА не проснулась, что на её месте сделала бы любая другая женщина. Впрочем, ОНА И НЕ БЫЛА женщиной.

Я смутно припомнил, что самки пауков — уж не знаю, точно ли ОНА из их рода или только принимает на себя такой облик — в состоянии любовного экстаза почти полностью неподвижны, почти парализованы — самец может передвигать её по паутине, как мебель, и она ничего не способна сделать. Премудрая природа таким образом нейтрализует хищнический инстинкт паучихи в самый важный момент в её жизни, чтобы ничто не смогло воспрепятствовать деторождению. А если это так, то, может быть, если…

И тут у меня в голове созрел ПЛАН.

Никогда в жизни я не делал и, наверное, не сделаю того, что я делал тогда. Вся жажда жизни, что теплилась в моей душе, вся ненависть к этой гадине, которой поистине нет названия, вся страсть к мести за друга и благородное желание спасти других, потенциальных жертв её хищничества… Все это слилось в один страстный порыв, неразрывно смешавшись с настоящим желанием ЕЁ тела, вылилось в поток ласк, которыми я, словно паутиной, опутал её.

Не буду приводить подробностей. Несмотря на откровенность моего правдивого рассказа о встрече и борьбе с чудовищем в женском обличье, об этом я писать не могу. Мне неприятно вспоминать, но в тот момент сплав желаний был таков, что моя кровь буквально кипела в венах, взор заслонял розовый туман, глаза жег липкий пот страсти, поэтому в тот момент мне было все равно.