Татьяна Замировская - Земля случайных чисел [сборник litres]

Даша ходит к терапевтам и рассказывает каждому про свои отношения с Невицким и, в частности, про Майю. Да, да, разумеется, у каждой молодежной компании есть своя история про девочку, которая закончила как-то особенно плохо (у вас есть такая, правда?), оступилась, сорвалась, попала под стеклянный поезд, уносящий ветер как субстанцию и ценный груз из одного мира в другой, отравилась жидкостью для прочистки канализации, съела иные грибы, упала с лестницы, ступеньки которой уже сотню лет не видели крови (лестницы, как и землетрясения в городах, имеют что-то вроде столетнего индекса крови: если бабушка с третьего этажа не припомнит ни одной случайной смерти в своем подъезде, есть резон осторожнее спускаться, взвалив на спину чугунное коромысло велосипеда, тихо, тихо, тут нет ступеньки – это страшнее всего, смертельный лживый шаг вниз там, где нет спуска, нет пространства, только эта преждевременная, преднамеренная, убивающая твердь). Но с Майей все было не так – она расставалась со своими жертвами молниеносно и навсегда, поэтому, когда все случилось, вокруг нее не было большого количества друзей и знакомых – дружба, как потом выяснилось, Майю не интересовала, пусть и выглядела именно как дружба, чем бы она ни была на самом деле.

Майя досталась Даше в роли приданого, она была приложением к Невицкому – да, разумеется, у каждой молодежной компании бывает такой герой с приложением, идеальной красоты мнимо высокий мальчик с будто намеренно асимметричным, искаженным от некоей вселенской тоски лицом и прилагающейся к нему девочкой-другом, «а это просто моя лучшая подруга», и такие красивые эти его картонные, как будто ножом вырезанные в ящике, полном фиников и клинков, глаза, что потерпим подругу, кто бы она ни была.

Майя была жестоким довесочком – после того, как Даша целовалась с Невицким на открытии выставки С. и М. прямо там в коридоре, на подоконнике, к ней подошли и С., и М., пусть и плоховато ее знавшие, и сразу сказали: расставание с Невицким ты еще хоть как-то переживаешь, но терять Майю тебе будет невыносимо больно, не поддавайся ее обаянию, чем бы оно тебе ни казалось – но это обаяние.

Майя была ужасно необаятельной: сутулая, рыжая, с крашеными в неопрятный вороновый цвет жиденькими волосами до плеч (и уже выбивается асимметричный едкий кошачий пробор, пробел, провал где-то в районе проекции речевого центра Вернике). При ее аномальной, кисейной, водяной худобе она, тем не менее, выглядела немного полной, распухшей, разбухшей, как русалка, – была в ней какая-то водянистая дымная мягкость, словно кости ее были заполнены болотным молоком, а не твердыми текстурами, в ней вообще не было ничего твердого – но вот локти, вот острый крошечный носик, вот безмозглая и жесткая медность звенящих, как полные карманы мелочи, веснушек – все не так, все не складывается в цельный образ. Майя будто состояла из несочетаемых фрагментов – для кого-то она была слишком тощей, кто-то вспоминал ее как «эту мечтательную жирную корову», ее тело плыло и таяло, как облако. Границы соприкосновения Майи с миром были размыты, она во все втекала и вытекала, и не было в этом ни органичности, ни текучести – течение Майи было бурным, неловким, переломанным, как кладбище парикмахерских ножниц, и более несуразного человека представить себе нельзя было, что они в ней находят, нахмурилась Даша, но вот уже все, Майя подошла к Даше и протянула руку, и Даша задохнулась и ничего не нашла. Правда, пространство, в котором она ничего не нашла, оказалось неправдоподобно огромным – словно с Майиным рукопожатием приоткрылась дверь в гигантский, гулкий и исполненный дышащей тягучей пустоты каменный зал: словно находишься в пещере и чреве бесконечного кита одновременно. Кит где-то плещется и резвится, и доступа к этим чертогам радости нет и не будет никогда: ты внутри. Но это была какая-то чертовски приятная внутренность.

Даша отдернула руку, будто из пасти собаки вынула, и скривилась:

– Меня уже предупредили, что ты придешь знакомиться. Ты так уверена, что мы станем друзьями?

(что значило: ты сразу поняла, что он в меня так сильно влюблен?)

– Да, это надолго, я вижу, – расхохоталась Майя. – Обниматься не будем, еще наобнимаемся!

(что значило: хер поймешь)

– Я ненавижу обниматься с девушками, – сказала Даша.

– Я тоже, – ответила Майя. – Все больше общего у нас. Ты еще не то возненавидишь.

Репутация Майи: стремление отчаянно, глубоко и интенсивно дружить со всеми девушками Невицкого. Невицкий: не против (почему?). Говорят, когда-то давно, когда им было лет по 18, что ли, Невицкий и Майя встречались некоторое время, но потом он ее бросил, разлюбил, то ли он у нее был первый, то ли она у него, не очень понятно, но Майя отказалась принимать, что они не вместе, решила остаться друзьями, и вот теперь ее цель: девушки Невицкого. Она становилась лучшей подружкой буквально каждой: давала правильные советы по завоеванию Невицкого, поддерживала и утешала, когда все шло не так (и всегда принимала сторону подруги, вот что важно, этот козел вообще охренел, я тебе сейчас объясню, что делать, чтобы он сейчас примчался под твой подъезд и бился башкой о домофон), доводила каждую почти до венца, становилась всем почти ближе самого Невицкого (умудрялась пролезть даже в область секса, какие-то открывала тонкости организма Невицкого). Избавиться от нее не было возможности, потому что, если какая-нибудь из девушек Невицкого и начинала это вот свое «зачем она за нами таскается, почему она ко мне липнет, мне она ужасно противна», Невицкий тут же терял к ней интерес – причем по-настоящему глубоко, истинно терял, не в режиме обиды – а после него интерес теряла и привязчивая, липкая Майя, и вдруг оказывалось, что именно ее-то – вертлявой, текучей, покрашенной в пепельный скользкий черный – и не хватало больше всего. Как-то она опутывала их, будто паук, своей простодушной заботой. Еще ни одной не удавалось встречаться с Невицким и при этом намеренно игнорировать Майю. Комплект. Оплата. И расплачиваться приходилось только при расставании – и совсем не той валютой.

Некоторые бывшие девушки Невицкого даже устраивали Майе – не Невицкому – настоящие истерики, столкнувшись с ее парадоксальной, паранормальной холодностью после этой липкой биологической дружбы. Майя теряла к ним интерес на совершено животном уровне. Белый каменный кит исторгал их из своей гулкой утробы и уплывал резвиться на другие берега, к другим пляжам и пляскам. Таких, как Невицкий, было достаточно много – да и к нему все-таки оставался кое-какой доступ – а вот Майя в своей мгновенной животной холодности была только одна.

И вот в эту историю ввязалась Даша, которая уже наслушалась всякого, – но почему бы ей не оказаться той самой избранницей Невицкого, который был, по слухам, ужасающе разборчив, поэтому и расставался сразу же, вот-вот почуяв, что человек не тот, не совсем тот самый, – не любил тратить свое и чужое время. Хороший мальчик, хороший.