Кристина Генри - Потерянный мальчишка [Подлинная история капитана Крюка] [litres]

Christina Henry

LOST BOY

All rights reserved including the right of reproduction

in whole or in part in any form.

This edition published by arrangement with

Berkley, an imprint of Penguin Publishing Group,

a division of Penguin Random House LLC.

Серия «Злые сказки Кристины Генри»

Перевод с английского Татьяны Черезовой

Дизайн обложки Екатерины Ферез

Copyright © 2017 by Tina Raffaele

© Т. Черезова, перевод на русский язык, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Когда-то я был маленьким, мальчишкой навечно и всегда – пока не перестал. Когда-то я любил мальчика по имени Питер Пэн.

Питер скажет вам, что эта история – неправда, но Питер врет. Я его любил, мы все его любили, но он врет, потому что Питеру надо всегда быть тем ясным солнышком, вокруг которого мы все вертимся. Он готов на все, чтобы быть этим солнышком.

Питер скажет, что я злодей, что я его предал, что я никогда не был ему другом.

Но я уже вам сказал. Питер врет.

Вот как все было на самом деле.

Иногда мне снилась кровь. Кровь на моих руках и пустые глаза на белом с серым лице. Это была не моя кровь и не кровь, которую я пролил – хотя вот этого-то было предостаточно. Это была ее кровь, а я не знал, кто она такая.

Глаза у нее были мертвые и голубые, а руки раскинуты, словно она тянулась ко мне перед тем, как ее шею вот так взрезали. Я не знал, почему. Я даже толком не знал, было ли это сном или чем-то, что случилось в Другом Месте – до того, как я сбежал с Питером.

Если та девушка была на самом деле, то это должно было случиться именно там, потому что на острове не было никаких девушек, кроме русалок, а они не в счет, потому что наполовину рыбы.

И все-таки каждую ночь мне снился серебристый высверк и красный поток, и иногда это вырывало меня из сна, а иногда – нет. В ту ночь сон мне приснился как обычно, но разбудило меня что-то другое.

Я услышал звук: звук, который мог быть плачем или стоном – или криком птицы в ночном лесу. Трудно определить, когда услышал что-то во время сна. Шум вроде бы принесся с далекой горы.

Мне было не жалко уйти из того сна. Сколько бы Питер ни говорил мне, чтобы я его забыл, мой разум снова и снова возвращался к одному и тому же месту: месту, где она была мертва, а ее глаза чего-то от меня требовали – хоть я и не знал, чего именно.

Я проснулся сразу же, как и обычно, ведь если в лесу ты не спишь очень чутко, то, открыв глаза, можешь обнаружить, что нечто острозубое отгрызает у тебя ноги. Наше дерево было спрятано и защищено, но это не означало, что опасности нет. На острове опасность была всегда.

Кучи спящих мальчиков жались под звериными шкурами на земляном полу. Лунный свет просачивался сквозь дырки, которые мы прорезали в стенках дупла: это сделали мы с Питером, уже давно. Снаружи доносилось непрерывное жужжание: гуденье Многоглазов с прерий доносилось к нам через лес.

– Это просто Чарли, – равнодушно сообщил Питер сверху.

Он свернулся в одной из дыр, расслабленно и беззаботно, и смотрел поверх леса. В руках у него был кусок дерева и ножик, которым он его резал. Лезвие сверкало в лунном свете, танцуя по поверхности дерева. В этом свете кожа у него стала сплошным серебром, а глаза – двумя глубокими озерами темноты: он казался частью дерева, и луны, и ветра, который шелестел по высокой траве.

Питер мало спал – а если и засыпал, то совсем ненадолго. Он не желал тратить и кусочка своей жизни на дремоту, пусть его жизнь и так уже была гораздо длиннее, чем обычно – и ему противно было то, как сдаемся мы все, падая, словно кусачие мухи в летнюю жару, когда он подбивает нас еще на одну игру.

Я встал и, осторожно переступая через остальных мальчишек, отыскал Чарли. Он свернулся на узловатом корне, словно младенец в колыбельке – да и на самом деле он едва вышел из младенческого возраста. Лицо у него покрывали капельки пота, блестевшие в лунном свете, как драгоценные камни, как сокровище пиратов. Он стонал, беспокойно мечась во сне.

Малышам порой трудно бывало приспособиться, когда они только сюда попадали. Чарли было пять – намного меньше, чем мне, когда Питер меня взял… намного меньше, чем всем тем мальчикам, которых он приводил на остров.

Я нагнулся и поднял малыша с корня, прижав к сердцу. Чарли лягнулся – и затих.

– Ты ему не помогаешь, знаешь ли, – предостерег Питер, глядя, как я хожу туда-сюда с Чарли на руках. – Нечего его баловать.

– Он слишком мал, – прошипел я. – Я ведь тебе говорил.

Не знаю, зачем я старался: не было никакого смысла говорить то, что Питер не желал слушать.

Обычно Питер выбирал мальчишек примерно в том возрасте, сколько было мне, когда он меня взял: лет восьми – девяти. Питеру нравился этот возраст, потому что мальчишки были достаточно взрослыми, чтобы у них появился бунтарский дух и желание дать ему волю. К этому моменту мальчишка уже попробует взрослости – через работу или обучение, в зависимости от положения родителей – и поймет, что не желает проводить свои дни, корпя над цифрами, или трудясь в полях, или нося воду какому-нибудь богачу.

Когда Питер в последний раз искал новых мальчишек, он заметил этого малыша, бродившего среди отбросов в переулках. Он заявил, что ребенок станет чудесным маленьким другом, а я возражал, говоря, что ему лучше будет в сиротском приюте. Естественно, Питер победил. Он пожелал взять этого мальчишку, а Питер получал все, что ни пожелает – всегда.

А вот заполучив его, Питер моментально к нему остыл. Неинтересно играть с малышом, который не может драться и устраивать свалку с мальчишками побольше. А еще Чарли не успевал за Питером, когда тот вел нас по лесу в поисках приключений. Я не раз подозревал, что Питер пытается бросить Чарли где-нибудь, чтобы малыша съели – и тогда Питер от него избавился бы. Однако я присматривал за Чарли (хотя Питер был этим недоволен), так что если я о нем заботился и нес его домой, то Питер не мог ничего поделать – только ворчать. Что он и делал.