Дарья Бобылёва - Ночной взгляд [litres]

Ночью Владе снилось неприятное, беспокойное. Летали вокруг смуглые короли и одноглазые тузы, бубновая десятка тыкалась в лицо, словно целоваться лезла. Владя отмахнулся, а они все вдруг разозлились, зажужжали и стали кусаться. Владя спрятался от них под диван, и тут послышались шаркающие шаги – совсем как у дедушки. Владя даже вспотел от радости, но тут шаги сменились на быстрые, дробные – и кто-то откинул свисающее покрывало и заглянул во Владино убежище…

Пронзительный визг подбросил маму Влади на постели, и она, беспорядочно шаря руками по одеялу, по стене, испуганно забормотала:

– Что? Что?

Через несколько секунд поняла, что это орет из бывшего кабинета ее сын – громко и безнадежно, как грудной младенец. Мама помчалась на зов, спросонья представляя себе лужи крови, разбитое окно, невесть как вторгшихся похитителей…

Но ничего страшного там, конечно, не было. Владя, красный и зареванный, сидел в постели, размахивал руками и с надрывом возражал кому-то:

– Неправда! Неправда! Это не деда совсем!

Увидев маму, он завопил еще громче:

– Это не деда! Ну посмотри! – он показал в темный угол за шкафом. – Это… это бабайка какая-то!

Мама зажгла настольную лампу, посветила ею в темноту – совсем как дедушка, когда изгонял бабайку из-под Владиной кровати. Только теперь Владя чувствовал, что так просто бабайка не уйдет, теперь она какая-то новая, сильная…

– Ну что ты как маленький, – мягко и немного заискивающе, как обычно, заговорила мама. – Придумал тоже – бабайка. Кто сейчас бабаек-то боится… А фотографию ты зачем туда бросил? – она подняла с пола вырванный из альбома лист. – Владя, ты что творишь, ты зачем альбом испортил?!

Владя, увидев тот самый семейный снимок, заревел еще громче:

– Это не я!

– Люся, уйми его! – крикнула из-за стенки бабушка.

– Ладно, – мама взяла со стола альбом и вложила лист обратно. – Завтра подклеим, пока бабушка не заметила…

Она подобрала разбросанные по комнате карты, чуть не споткнулась о турку и поставила ее на тумбочку, потом завернула Владю в одеяло и уютно забормотала:

– Хватит уже, спи. Сейчас сны хорошие будут. Страшные уже все, закончились…

– А бабайка?

– Нет бабайки.

– Она мне в зеркале написала, – икая, сказал Владя, у которого уже начинали слипаться опухшие от слез глаза.

– В каком еще зеркале, как – написала?..

– В том, – Владя показал на зеркало на стене, перед которым дедушка обычно брился. – Надышала туда и написала, я проснулся – а оно там…

Мама неохотно встала, подошла к зеркалу:

– Ничего тут нет.

– А ты подыши.

Мама дохнула на стекло, поморщилась от еле ощутимого запаха собственных нечищеных зубов – и увидела, что на зеркале действительно что-то проступает. Она подышала еще – и колченогие каракули сложились в поистине пугающее: «Я ПРЕДУ». Надпись была в самом низу зеркала – как раз только до этого места и мог дотянуться ребенок.

– Вот видишь… – промямлил из постели Владя.

– Ничего не вижу, – сказала мама и протерла зеркало рукой.

– Ничего… – облегченно вздохнул Владя и отвернулся к стене.

– А карты я у тебя заберу. Уроки надо делать, чтоб грамотным быть. А не пасьянсы раскладывать. Ишь, научился…

Владя ее не слышал – утомленный страхом и ревом, он уже крепко спал.

Утром все ночное подзабылось, затушевалось – да Владя и сам не понял, что ему приснилось, а что он действительно видел, и видел ли вообще. Подремав над кашей и вычерпав пару ложек, он спрыгнул с табуретки и направился к двери.

– Ни спасибо, ни пожалуйста, – сказала бабушка. – Очень вежливый ребенок.

Владя обернулся, чтобы поблагодарить ее – хоть каша ему и совершенно не понравилась, – и вдруг увидел, как с полки кухонного шкафа над бабушкиной головой сама по себе выезжает тарелка. Она была из сервиза, которым пользовались только по праздникам, с отбивавшей почему-то аппетит синей гжельской росписью.

– А ночью зачем орал? Бабушке спать не дал, маму разбудил… – продолжала вяло распекать Владю бабушка, макая в чай баранку и покачивая под столом пушистой домашней туфлей. – Ну, что смотришь? Лучше бы…

Бах! – тарелка сделала последний рывок, выскочила из шкафа и разлетелась на бело-синие ломти буквально в полушаге от бабушки. Бабушка вскрикнула и поспешно отодвинулась. Баранка так и осталась у нее во рту, и глаза от испуга тоже стали круглые, как баранки. Владя невольно улыбнулся.

– Что смеешься! – возмутилась быстро пришедшая в себя бабушка, отложила баранку и, кряхтя, нагнулась к осколкам. – Помоги лучше!

Владя послушно подобрал несколько кусочков, но порезал палец и побежал в ванную, чтобы сунуть его под холодную воду. И там, заперев дверь, Владя действительно засмеялся – неуверенно, тоненько. Как бабушка прямо с табуреткой в сторону отпрыгнула! И с баранкой в зубах… Думала, наверное, что это весь шкаф падает. Вон как удивилась, даже ворчать перестала.

И Владя тоже удивился – тому, что от этих простых и, в общем-то, недобрых соображений ему так весело и приятно.

В школе первый урок почему-то долго не начинался. Классы уже затихли, только учительские голоса размеренно жужжали в них, а Полины Васильевны все не было. Дети болтали, смеялись, бегали – до каникул оставалась всего неделя, и учиться сейчас особенно не хотелось. А Владя боялся, что, если он сейчас тоже начнет радоваться свободе – в класс обязательно войдет Полина Васильевна, и отругает в первую очередь именно его. Поэтому он смотрел на часы и считал – вот уже десять минут прошло без ее недовольного цоканья над головой, а теперь – уже пятнадцать. И, возможно, она теперь не успеет вызвать Владю к доске или испепелить метким замечанием за то, что он под ее строгим взглядом беспокойно ерзает на стуле. А у доски он оказывался часто, и не ерзать, кожей чувствуя недовольство учительницы, тоже не мог.

Наконец за стеной послышался топот, и в класс с шумом влетела незнакомая толстенькая девочка.

– Полины Васильны не будет! – выпалила она. – К вам сейчас Катерина Сергевна придет! А Полину Васильну осы закусали! Она прям вот так вот вся распухла! Там на чердаке гнездо осиное было, они в квартиру налетели вдруг и закусали! Прям ужас! И Полину Васильну в больницу положили!

Екатерина Сергеевна была учительница рисования, кудрявая и мирная.

– Ура! – завопил безжалостный класс.

А Владя с удовлетворением подумал: ведь это очень больно, когда тебя кусают осы. Важная Полина Васильевна, наверное, визжала и плакала, как сам Владя, когда его прошлым летом оса тяпнула.

Екатерина Сергеевна, недолго думая, раздала всем краски и велела нарисовать маму или папу. Владя стал рисовать бабайку, потому что это было гораздо интереснее. Мордочка у бабайки получилась страшная и зубастая, но зато благодарный Владя одел ее в ленты и кружева. Он ведь уже понял, что это именно бабайка вытолкнула тарелку из шкафа, чтобы его повеселить.