Амброз Бирс - Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 5 [Компиляция, сетевое издание]

Я приблизился к большому алтарю, который расходился лучами как морская звезда с выдолбленным углублением в центре, наполненным красной жидкостью (кровью?). Я обратил внимание на обширный барельеф, вырезанный на стене за этим любопытным звездным алтарем, и, дрожа от неземного и охлаждающего мозг ужаса, я признал в нем жуткий образ той первобытной нефритовой статуэтки из вод у Понапе, — но в десять тысяч раз более огромный и изображенный с почти фотографической четкостью — о, Мой Бог! Внезапная мысль захватила меня, это похоже на портрет, сделанный с живой модели — я проснулся, громко крича, мое горло саднило, рядом стояла моя домработница, вцепившаяся в мою одежду на груди, и спрашивала меня, здоров ли я. Что ж? Я едва ли знаю… такие сны, как этот, не могут возникнуть в моем сознании… если только, их не поместил туда Другой!

Следующей ночью я обнаружил, что приближаюсь к огромному монолитному храму на самой вершине огромной горы. Снова вокруг была ночь, и злая, болезненная луна спускалась вниз сквозь густой клубящийся туман… люди были рядом со мной, когда я поднимался вверх — рыдающие, стоящие на коленях, сжавшиеся. Хотя они были не совсем людьми — низкорослые, сгорбленные, человекообразные, с гораздо большим количеством волос на теле, чем сегодня считается нормальным, больше похоже на звериную шкуру. Они отдаленно напоминали азиатов — лимонно-желтая кожа, прищуренные черные глаза, выдающиеся челюсти и тяжелые хребты бровей.

Поклоняющиеся стремились предотвратить какую-то надвигающуюся гибель или кару, возможно, природного характера; и когда я двигался вверх по длинному склону (покрытому, как я заметил, тем, что выглядит как хвойные деревья Юрского периода!), земля дрожала под моими ногами, и гром рычал в туманном небе — внезапно линия черных гор на горизонте исторгла огонь, еще и еще раз! Цепь вулканов, друг за другом выбрасывали вверх пламя, как ряд свечей, зажженные невидимой Рукой! Люди вокруг меня — или недочеловеки — исторгли в стонах какую-то адскую, хрюкающую литанию — «Идх-йаа, Йхтогта, Ктулху, Нуг…».

Вдруг щель разверзлась в земле у моих ног — невероятно глубокая, черная, как сама Яма? Она быстро стала наполняться булькающей слизью, а сгорбленные и стонущие поклонники сжались в безымянном ужасе от огромного, мокрого, блестящего, белого, мясистого, червеподобного… — я не могу этого вынести; я заставляю себя проснуться…

В этом сне я медленно опускался через расположенные друг за другом уровни зеленого света, который становился все более тусклым; словно я погружался (или втягивался?) в глубины океана. Ощущение холодной влажной тьмы, давящей на меня, было удушающим, угнетающим… затем я плыл над холмистой равниной, покрытой гладкой черной грязью. Она утопала в темно-зеленом мраке, и мало что было видно… после я приблизился к поистине огромному кратеру или пропасти в дне океана… Я скольжу через край и медленно спускаюсь, это длится очень долго… кратер, кажется, на много миль уходит в глубину… последние следы изумрудного света медленно исчезают в полной и ужасной черноте.

Когда, наконец, я добрался до дна великой впадины, я почему-то снова обрел возможность видеть — я думаю, что маслянистый ил, покрывающий дно кратера, тускло фосфоресцировал в процессе распада или радиации… затем я приблизился к огромной насыпи в центре кратера… она начала постепенно проявляться из непроницаемого мрака… это было какое-то сооружение, но человеческие руки не касались этих циклопических каменных блоков и рядов усеченных колонн… это Храм, о котором я грезил, и грезил, и грезил раньше! Это Дом Зот-Оммога — о, Христос, спаси меня — этот тошнотворный свет! Этот мрачный свет, который изливается от Старшего Знака на двери — Нет, черт тебя подери, я не буду трогать его… передвигать… освобождать… — я должен ПРОСНУТЬСЯ…

Препарат, назначенный Уоллстоном, не принес пользы, я вспоминаю, что в течение семи последующих ночей оказывался в одном и том же сне, идентичном во всех отношениях: я стоял в своей ночной рубашке на пляже Векстон-Пиер на окраине Сантьяго; я дрожал от холода, но был переполнен странным и страшным возбуждением… в руках я сжимал исписанный листок — то, что я так долго искал и искал в бумагах Копеланда — «Призыв Йугги» — «Великий призыв» из отвратительной и жуткой копии «Йуггских Песнопений», которые бредящий идиот Копеланд приобрел у моряка-ласкара на набережной Сан-Франциско — о, Боже, я собираюсь прочитать его вслух — огромным усилием воли, которое оставило меня дрожащим и задыхающимся от усталости, я заставил себя проснуться… Я должен сжечь эту копию «Призыва», — да и мерзкую старую книгу тоже! Я… должен…

Сегодня, когда я заснул, я погрузился в глубокий сон, словно под воздействием наркотика, хотя последние две ночи я не принимал ни одного препарата, опасаясь негативных последствий, которые делают меня слабым и невосприимчивым и странно лишают воли… Из этой тяжелой дремоты я постепенно очутился внутри своего сна, и кто-то начал шептать мне мягким, гортанным, соблазнительным голосом — долго шептал мне, пока я не вырвал себя из этого сна — внезапно я полностью проснулся и обнаружил себя дрожащим перед широко открытым окном, бессвязно повторяя снова и снова: «Нет! Нет! Я не сделаю этого!»

Но когда я успел открыть окно? Разумеется, я закрыл и крепко запер его перед отходом ко сну — как делал это каждую ночь, когда ветер дул с моря… и что это была за слизь или желе, размазанная по всему подоконнику, похожая на след улитки, но если это было так, то это был Отец всех улиток…

Я должен увидеть врача — как можно скорее.

Мое состояние неуклонно ухудшается; теперь сомнамбулизм входит в число моих симптомов, потому что миссис Уилкинс говорит, что видела как я хожу во сне семь раз за последние полторы недели, и однажды она обнаружила, что я шатаясь иду по дороге вдоль улицы… Я спросил ее (наполовину боясь услышать ответ), в каком направлении я двигался? На что она ответила, к береговой линии — к пирсу.

Я должен сжечь этот «Призыв»; и ужасную древнюю книгу, с которой я его скопировал; и я благодарю Бога, что он не позволил директорам уговорить меня напечатать тот длинный рассказ из перевода Копеланда «Табличек Занту» или те ужасные непристойные выдержки из его азиатского дневника в «Журнале Тихоокеанских древностей»! Почему, во имя Бога, я не сказал им, что знаю, — я мог бы хотя бы намекнуть на размытую ПРАВДУ, скрывающуюся за его проклятым «Циклом Ксотических Легенд»!