Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– Нас выгоняют? Оно, может, и неплохо, здесь ведь не жизнь, а мука сплошная.

– Не знаю. Я помню, как в прошлом году писали, будто у нас здесь все прекрасно, высотки строят, люди приезжают. Ага, как же! Тогда уже гниль была сплошная, а сейчас только гаже стало. Газетам веры нет, так что надо еще посмотреть, чего они там такое выстроили.

Тут Петр вспомнил про уведомление, забытое в кармане куртки, и спустился в прихожую. В конверте была бумага следующего содержания:

«Начальнику участка открытых горных работ;

Управляющему производственного цеха;

И. о. заместителя директора ШМЗ им. Мелехина

Радлову П. А.

Уведомление: 33/19.5.6.13.1.13/14.16.4.10.13.29

В связи с расширением производства принято решение переселить жителей вашего поселка. В 46 км от вас по северному направлению (карта прилагается) выделена территория для застройки. Застройка осуществляется жителями самостоятельно. Выделение дополнительных денежных средств для возведения жилых строений не запланировано.

Вам необходимо донести указанную информацию до населения и обеспечить освобождение территории вокруг озера до 1 июля текущего года.

В случае неисполнения вами служебных обязанностей вы будете уволены».

Прочитав текст до конца, Петр вдруг схватился за сердце и начал задыхаться. Бумага вылетела у него из рук.

– Петь! – с ужасом воскликнула Тамара и бросилась к мужу, сползающему по стене на пол. – Петенька! Плохо? Скорую? Я вызову сейчас. Или давай лучше в больницу, а? Так быстрее, я поведу.

Радлов сел, подогнув под себя ноги, прохрипел что-то невнятно в ответ и принялся часто-часто дышать. Тома дрожащими пальцами расстегнула ему ворот и побежала на кухню – за лекарством.

Когда она вернулась, мужу полегчало. Он сидел с закрытыми глазами, рукой отирал пот со лба и верхней губы, но дышал ровно.

– На, выпей, – женщина протянула стакан и таблетку.

– Не хочу, – отказался Петр, тяжело выдохнув. – Отпустило ведь.

– Выпей, я сказала, – повторила Тома командирским тоном.

Радлов послушно проглотил таблетку, запил ее водой, делая большие жадные глотки, и поднялся на ноги.

– Ну… ты как? В больницу едем?

– Нет. Мне уже хорошо. Я на неделе ко врачу съезжу, не переживай. Занервничал просто. В уведомлении пишут, на новых участках дома строить надо самим. А у наших денег-то нет для стройки. Передо́хнем там все.

– У нас с тобой деньги есть. И тебя скорей всего из-за должности никто не погонит. Маму только заберем к себе жить, – тут лицо Тамары перекосилось от гнева, и она выдавила из себя: – А на остальных плевать. Пусть дохнут. Ты им всю зиму помогал – и что в ответ? Оскорбления да вредительство. Нет, они заслужили.

Петр неуверенно кивнул, зашел в спальню и, не раздеваясь, развалился на койке. Тома недовольно поморщилась и чуть не попросила его раздеться прежде, чем лезть в постель, но в последний момент передумала – болеет все-таки, может, у него и сил нет раздеться.

Она осторожно легла рядом, свернулась калачиком, наказала будить, если снова поплохеет, и почти сразу забылась глубоким сном.

На следующий день, тридцатого апреля, Радлов поднялся с кровати на рассвете, измотанный трехминутными урывками дремы и сновидениями, приходившими наяву. Ощупал свое необъятное рыхлое тело, наткнулся на новые бугры в складках жира. Эти бугры напоминали твердые комья свалявшегося от времени пуха в подкладке, так что в голове пронеслась мимолетная мысль: «Да я как старый пуховик». Нелепое сравнение рассмешило Петра, он улыбнулся, перелез через спящую жену и пошел в ванную – надо было одежду сменить, которая за ночь пропотела насквозь, и вообще в порядок себя привезти.

Чугунная ванна скрипела под его весом – терлась о стену, постепенно выцарапывая в ней выемку. В этой выемке селилась плесень, до которой никому особо не было дела – есть и есть, пусть живет. Радлов включил душ, громко охнул, потому что вода не успела нагреться, и выскочил наружу. Край ванны в очередной раз со страшным скрежетом вгрызся в стену.

– Ах, ты ж… холодно, – произнес Радлов вслух, покрутил краны, дождался, когда комнатка наполнится паром, и влез обратно.

Вода била его в необъятные плечи и сальную спину, похожую на застывший студень, и стекала вниз до невозможности грязной – в ней перемешивались разводы розового цвета, какие-то крошечные темно-зеленые вкрапления и клочья намокшей пыли. Очень много клочьев намокшей пыли.

Тщательно отмывшись, Петр нашел чистую рубашку и штаны, похожие на два сшитых воедино корабельных паруса, влез в них да отправился в гараж.

– Ты куда? – осведомилась Тома сквозь сон, когда он проходил мимо спальни.

– Так, – неопределенно ответил Радлов. – Надо.

– Плашечку не забудь. Возьми там, на горе, – пробурчала женщина, перевернулась на другой бок и умолкла.

«Какую плашечку? – подумал Петр. – Видать, приснилось чего».

В гараже он завел внедорожник, подождал, пока двигатель хорошенько распалится, и выехал со двора. На ближайшей кочке его сильно тряхануло, выхлопная труба закашлялась и сплюнула облако вонючего дыма, но движок не заглох. Петр сбавил скорость.

После западной расщелины он добрался до трассы и повернул на север. Было раннее утро, туманное да холодное, и машины на дороге почти не встречались. По правую сторону тянулась лохматая стена хвойного леса, по левую – поле, изъеденное мелкими оврагами. За ним ввысь уходил склон неровного холма, и на его верхушке опять начинался лес.

Солнце било в машину с востока. Спасаясь от него, Петр вытащил из-под козырька помятую кепку, натянул ее на голову и развернул козырек набок. В кепке он выглядел смешно, но никто его сейчас не видел, так что не страшно.

Минут через двадцать пейзаж сменился. Вместо лесного массива из земли торчали потемневшие, обглоданные пенечки – здесь валили деревья заключенные из северной колонии. Еще дальше стояла и сама колония, по левую сторону от трассы в некотором отдалении. Унылое серое здание с облупившейся штукатуркой, сквозь которую проглядывал воспаленный кирпич мышечного цвета, было обнесено двойным забором с намотанной сверху колючей проволокой. Рядом топорщились сторожевые вышки – будки на металлических сваях с площадкой для караула и сетчатым ограждением. На одной из них расхаживал уставший караульный с автоматом наперевес. Прочие пустовали – может, пересменка.

После колонии вновь шло поле, утыканное огрызками срубленных деревьев. И опять лес.

Потом Петр заметил кладбище – оно растянулось прямо у обочины, как бы вытолканное соснами поближе к дороге. Поломанные кресты торчали беспорядочно, рыжие и серые холмики под ними были неухоженные, поросли травой. Посреди могил стоял единственный дом, покосившийся, давно заброшенный. И Петр с грустью подумал, что и здесь ведь жили люди, и, быть может, жили только в одном этом доме. Поколения сменялись, семья росла, рождались детишки. И взрослели детишки, и старели, и оказывались вот под этими скорбными крестиками. А последним остался, поди, одинокий старик, потому что семейство истощило землю, на которой обитало, и само тоже истощилось, и череда рождений и смертей пришла к своему логическому итогу. Помер старик, и вот стоит несчастный дом посреди кладбища, и снести его некому. И усопших навестить некому – вся родня тут, в одном месте собрана.