Дэн Симмонс - Лето ночи

– Да, – повторил он, – я люблю тебя.

Мишель кивнула, будто услышала то магическое слово, которого ожидала. Затем отступила на шаг, оказалась почти рядом с окном и попросила:

– Закрой глаза, пожалуйста.

Майк колебался только секунду. Зажмурившись, он чувствовал запах соломы с соседнего чердака, запах свежеоструганных бревен из гаража внизу и неуловимый, но настойчивый аромат шампуня и теплого душистого тела.

Послышался тихий шорох, и Мишель прошептала:

– Теперь можно.

Майк распахнул глаза и почувствовал, что его будто бы ударили в солнечное сплетение.

Мишель выскользнула из своего нарядного платья и теперь стояла перед ним в одном маленьком белом лифчике и крохотных трусиках. Майку казалось, что никогда в жизни он не видел столь отчетливо: бледная кожа плеч с едва заметными веснушками, округлость груди над полоской лифчика, длинные, заброшенные за спину рыжеватые волосы, светящийся нимб над головой, темная тень от ресниц, лежащая на щеках, – Майк чувствовал, что голова у него идет кругом, когда смотрел на ее округлые упругие бедра, узкие колени и тонкие лодыжки, которые все еще были обтянуты беленькими носочками.

Мишель переступила с ноги на ногу, и он увидел, как краска румянца разливается у нее по щекам и даже по шее. Ее шепот был едва слышен.

– Микки… я думала, что… мы могли бы… просто посмотреть друг на друга. – Она подошла так близко, что он легко мог бы обнять ее, если бы осмелился. Прохладной рукой она коснулась его щеки.

Теплое дыхание долетело до его лица, и Майк понял, что она еще что-то сказала.

– Что? – Его голос прозвучал слишком громко.

– Я только сказала, – повторила она так же шепотом, – что если ты снимешь рубашку, то я тоже сниму кое-что.

Когда он стягивал рубашку через голову и потом бросал ее в угол, у него было такое чувство, что это делает не он. А просто он сам видит все происходящее в каком-то взрослом кино. Его руки обвились вокруг Мишель, и они оба невольно развернулись, так что стояли теперь лицом к окну. Темные переплеты рамы находились не больше чем в шести футах от Майка.

– Твоя очередь, – прошептал Майк.

Почему-то он был уверен, что девочка снимет носки, но вместо этого она завела одну руку за спину и движением, от женственной незнакомости которого у Майка занялось дыхание, что-то там расстегнула. Лифчик бесшумно упал на пол между ними.

Невольно Майк проводил его глазами, заметив, что глаза у Мишель почти закрыты и ресницы тихо подрагивают. Ее груди были белыми-пребелыми, розовые соски почти не отличались от ареола вокруг них.

Одной рукой Мишель прикрыла грудь, будто внезапно смутившись, и, чуть придвинувшись к Майку, подняла к нему лицо. С каким-то испугом, от которого даже закружилась голова, он понял, что она хочет поцеловать его, и что он должен будет поцеловать ее в ответ, и что губы у него стали сухими, как наждак.

Она тихо прижалась к его рту губами, затем чуть отклонилась назад, как будто чтобы взглянуть на него, и поцеловала его снова.

Майк охватил ее руками, чувствуя, как нарастает в нем волнение, и зная, что она чувствует то же самое, но не отстранился. В голове у него мелькнула мысль об исповеди, о темноте исповедальни, о тихом, вопрошающем голосе священника. Подобное волнение было уже знакомо ему, церковь называла это «грехом рукоблудия», но теперь было совсем другое. Теплота между ними, прикосновения рук, все длившийся и длившийся поцелуй, его нараставшее возбуждение и ответное волнение Мишель, едва заметное движение ее бедер к нему навстречу – все это принадлежало совершенно другой, неизвестной вселенной. А не той, в которой существовал грех Майка. Это был новый, незнакомый ему космос ощущений, и какой-то частью своего сознания Майк отдавал себе в этом отчет даже сейчас, когда он был полностью захвачен чувством, даже сейчас, когда они на миг прервали свой романтический поцелуй, чтобы совсем неромантически набрать в грудь воздуха и снова прижаться друг к другу губами. Правая рука Мишель лежала теперь на груди Майка, а пальцы мальчика гладили совершенную округлость ее спины и чуть передвинулись вверх, к хрупким лопаткам.

Они опустились на колени, и как-то чуть сдвинулись вправо, и легли на диван, ни на минуту не разжимая объятия. Когда поцелуй на секунду прервался, Майк услышал тихий вздох Мишель у самого своего уха и изумился тому, как чудесно ее щека угнездилась у него между челюстью и шеей. Он ощущал тепло ее тела и понимал, что ничто из его прежней жизни не подготовило его к обморочному головокружению этой секунды.

Волосы Мишель коснулись его губ.

Майк мягко тронул их ладонью и открыл глаза.

Менее чем в шести футах перед ним через небольшое окно в стене, которое находилось примерно в двадцати футах над землей, на них смотрел отец Кавано мертвыми белыми глазами.

Майк охнул и подался назад к подлокотнику дивана.

Белое лицо и черные плечи священника словно парили за окном. Рот его был широко распахнут, как у покойника, которому забыли подвязать челюсть. Дорожка коричневой слюны бежала у него изо рта по подбородку. Лоб и щеки были испещрены тем, что, как показалось Майку, было шрамами и коростой. Но когда он вгляделся лучше, то увидел, что это были идеально круглые отверстия, каждое не меньше дюйма в диаметре. Волосы привидения вздыбились, как бывает при ударе электрического тока. В зловещей ухмылке черных губ обнажился ряд длинных клыков.

Глаза отца Кавано были раскрыты, но слепы и затянуты беловатой пленкой, а веки вздрагивали, будто у эпилептика.

Секунду Майк был уверен, что это труп священника, повешенный кем-то на дереве, но тут челюсть шевельнулась и послышался клацающий звук, подобный тому, какой издают камни, когда их встряхивают в мешке. Затем скрюченные пальцы потянулись к оконной раме.

Мишель тоже услышала этот звук и испуганно отстранилась от Майка, прижав к груди руки.

Должно быть, перед ее глазами мелькнул след чего-то белого, хоть мертвое лицо мгновенно исчезло из окна, будто его дернули. Чтобы она не закричала, Майк зажал девочке рот.

– Что это? – выдавила она, когда он отпустил ее.

– Одевайся, – прошептал Майк, чувствуя биение пульса у него в боку и только не понимая, чей он. – Скорее.

Через несколько секунд послышался тот же скрежет у второго окна, но теперь они оба уже спускались по шаткой лесенке. Первым в темноту опускался Майк, чувствуя, как исчезает его возбуждение, хотя мгновением раньше казалось, что оно полностью владеет им.

– Что это было? – повторила Мишель свой вопрос, когда они уже достигли двери. Она чуть не плакала.

– Кто-то подглядывал за нами, – прошептал в ответ Майк.

Он оглядел стены сарая в поисках хоть какого-нибудь оружия – вил, лопаты, чего угодно, – но стены были голы. Только в одном месте висел на гвозде старый кожаный мешок.