Николай Басов - Подлодка «Комсомолец»

Они попетляли среди скальных обрывов вверх справа, и вниз слева, а потом вдруг выскочили в небольшую долинку, врезающуюся в залив широкой, почти ровной полосой километра в полтора. По ней разместились не слишком ухоженные и опрятные строения, хотя поставлены они были ровно, словно палатки в образцовом лагере туристов. И опять Кашин заметил, что ему не хватает зелени между этими домами, пусть не деревьев, так хотя бы травы.

Кашин вздохнул, полез во внутренний карман, достал список мичманов и лейтенантов, служивших на «Комсомольце», протянул его шоферу.

– Где можно раздобыть точные адреса этих вот ребят.

Шофер, не взял бумагу в руки, лишь покосившись на нее, мельком ответил:

– В городской комендатуре.

– Вот и займись.

Шофер еще раз сделал полустрадальческое-полураздраженное лицо, но подчинился. Умеешь строить начальству свои «физиономии», умей и отвечать, когда тебе за это гоняют – закон военной службы. Тем более, что он явно не перетруждался на этой холеной штабной машине, по сравнению с другими-то служивыми.

Они подъехали к зданию, которое Кашин и без всяких опознавательных знаков мог бы распознать как комендатуру. Шофер взял листок с панели, куда его положил Кашин, и вылез из машины. Шляхтич ему вслед сказал, не повышая голос:

– И быстро. Узнаю, что сачкуешь, доложу Рындину.

Кашин снова усмехнулся. У него неожиданно стало подниматься настроение. Вот интересно, почему никогда не служивший по причине слишком обильного опыта психбольниц Шляхтич так здорово понимает армейскую или матросскую жизнь? Может, больница не только лечит, но и, в определенном смысле, учит?

Матросик вернулся быстро. Против каждой из фамилии в списке стояли какие-то цифры и имена.

– Что это? – спросила Веригина.

– Я на всякий случай записал номера комнат, где они живут, имена жен… И имена комендантов.

– Молоток, – невыразительно похвалил Шляхтич. – Служи дальше, и может быть, увидишь много интересного.

Это значило, что при желании группа Кашина может оставить этого паренька за собой на время командировки… Нет, подумал вдруг Кашин, не увидит этот парень ничего, не будет тут интересного, все произойдет – если произойдет – в другом месте. В этих военных городках, где все, без сомнения, друг друга знают, им нужно отыскать не группу злоумышленников, а лишь ниточку… Хотя бы ниточку.

Общежитие оказалось грязным, холодным, с голыми стенами и неприятными запахами. Из гулкой, огромной, как бальный зал, общей кухни, доносились понятные звуки, там кто-то стирал в жестяном тазу, напевая.

Комнату лейтенанта Махоты нашли сразу, она оказалась запертой. Повздыхав, Стекольников подошел к соседней двери и постучал. Выглянула девчонка лет пятнадцати, увидев в коридоре незнакомых людей, она чуть было не захлопнула дверь, но пересилила себя, раскрыла ее пошире и спросила:

– И что вам тут нужно?

– С женой лейтенанта, вашего соседа, хотелось бы поговорить, – отозвался Шляхтич.

– Так они же все уехали. Как получили деньги после аварии, так сразу куда-то и уехали, с детьми.

Поговорив с девчонкой о том, какими соседями была семья лейтенанта, и убедившись, что «жену свою он очень любит, просто надышится на нее не мог», что никаких «глупых занятий, вроде выпивок, тут не заводилось», они отправились дальше.

Еще в одном общежитии для семейных мичманов повторилась та же история. У Кашина возникло ощущение, что ничего, кроме службы мужей тут не держало этих женщин, которые при первой же возможности, едва получив компенсации за погибших, отправились оплакивать их куда-то еще. Представив себе, во что может вылиться это расследование – в бесконечные поездки по стране, разговоры без конца, слезы и упреки, которые придется выслушивать от только что овдовевших женщин, Кашин почувствовал решимость разобрать как можно больше проблем тут, на севере. И распределил роли, кому с кем разговаривать.

Это был нелегкий труд. Женщины и дети тут жили в откровенной скудости, с частыми отключениями тепла и электричества, покупая продукты втридорога, от чего частенько не хватало даже на отпуск или проживание где-нибудь еще, где было теплее. И выплескивали они накопившуюся за неудачную жизнь злобу на всех, кто выглядел более благополучным или как бы начальником.

К обеду, так ничего толком и не выяснив, все четверо собрались у машины, греясь на неожиданно проглянувшем солнышке. Машина стояла в полусотне метров, так что шофер не мог их услышать. Кашин спросил:

– Впечатления?

– Ужасные, – признался Стекольников. – Эти люди… Они заслуживают лучшего.

– Дальше, – попросил Кашин и посмотрел на Веригину.

– По-моему, кроме коммунальных дрязг, тут ничего не происходит. Я имею в виду пробемы… нашего профиля.

– А ты что скажешь?

– Я заметил, что все эти женщины как-то очень подозрительны, – Шляхтич оставался спокойным, как всегда, но смотрел на море, а не на окрестные дома. – И неважно относятся друг к другу. Да, пожалуй еще… Ревнуют чрезмерно.

– Что? – спросила Веригина. – Чтобы ревновать – нужны какие-то отношения, может быть, адюльтер, а здесь…

– Кто тут приехал из Москвы теребить моих мальчиков, – раздался резковатый, простуженный, но несомненно женский голос. И из-за угла соседнего общежития выступила женщина, на которую стоило бы посмотреть, даже не будучи любителем жанровой живописи.

Едва за сорок, под сотню килограммов, но не толстая, а скорее пухлая и сильная, с копной темно-фиолетовых от неправильной окраски волос, в широкой и не в меру короткой – выше колена – армейской юбке цвета хаки, в застиранной гимнастерке старого образца, с воротником стоечкой, который по причине мощных плеч оставался расстегнутым, и демонстрировал треугольник тельняшки. Кашин не удивился бы, если бы узнал, что на ляжке этой красавицы или на ее предплечьях сплошным «вернисажем» нанесены татуировки.

– С кем имею честь? – Кашин и не заметил, как сделал три шага вперед, словно собирался защищать своих людей от этой буйволихи.

– Комендант этого вот гадючника. А ты кто будешь?

Кашин достал свое удостоверение. Комендантша внимательно прочитала его, хмыкнула, с явным неодобрением осматрев не очень представительного Кашина.

– А эти?

– Мои подчиненные.

– Подчиненные?

Она чуть не добавила – у тебя-то? Но ничего не добавила. Просто внимательно посмотрела на Веригину, изобразила губами что-то вроде неодобрения, мельком мазнула взглядом Стекольникова, и очень строго, все больше хмурясь рассматривала Шляхтича. Да, подумал Кашин, зря я, кажется, Томаса не взял. У нас бы сразу шансы возросли.

– Вы что-то хотите нам сказать?

– Не знаю, стоит ли? – ответила комендантша. Перевела взгляд на Кашина. Потом решилась. – Отойдем-ка.