Роберт Блох - Мертвые не умирают!

Лифтер отвез меня на пятый этаж, не отрывая глаз от программы скачек. Сколько же в этой гостинице работает студентов! Надо думать, учатся выживать в этой мертвецкой.

Я очень осторожно добрался до двери своего номера. Приложил ухо к замочной скважине, прежде чем отпирать дверь. Потом быстро открыл ее и включил свет.

Блондинки не было.

Я осмотрел стенной шкаф, ванную. По-прежнему никакой блондинки. Тогда и только тогда я дошел до телефона, позвонил в обслугу и заказал себе пинту ржаного виски и лед.

Ведь все еще шел субботний вечер, и я все еще намеревался напиться, и чтобы никакие странные блондинки не встревали.

Но когда прибыла выпивка, я обнаружил, что блондинка все еще со мной. Прогуливается внутри моей головы, делает какие-то предложения, подмигивает мне своими бриллиантами.

У меня ушло не много времени, чтобы прикончить бутылку, и у бутылки ушло не много времени, чтобы прикончить меня.

Где-то посреди этого процесса я сумел раздеться, влезть в пижаму и завалиться поперек кровати. Где-то посреди процесса я провалился в сон.

И вот тогда началось.

Я снова оказался на представлении, сидел в мягком кресле, смотрел на сцену. На этот раз представление было поинтереснее. Выступал другой комик — высокий парень с обритой головой. Он несколько смахивал на Коно. На самом деле это Коно и был. Собственной персоной. У него за спиной танцевал кордебалет, восемь, я их сосчитал, восемь чудных изящных крошек. Они танцевали, вскидывали ноги, кружились. Коно их тоже заметил. Он и сам затанцевал, шаркая ногами, пристроился в конец строя. Затем он протянул руки старинным знакомым жестом, который использовал покойный Тэд Хили, гоняя своих помощников, и переломал им всем шеи. Одной за другой. Когда его пальцы смыкались на шее очередной девушки, она менялась.

Головы вяло свисали со сломанных шей. Восемь девушек-танцовщиц превратились в восемь танцующих трупов. Восемь, целых восемь. Танцующие покойницы. Танцующие покойницы с голыми черепами. Черепами с бриллиантовыми глазами.

Мертвые руки протянулись и заскребли в пустых глазницах черепов. Они выковырнули свои бриллианты и швырнули ими в меня. Я дергался и уворачивался, потел и извивался, но не мог пригнуться. Бриллианты ударили меня, опалили ледяным огнем.

Коно смеялся. Девушки, танцуя, сошли со сцены, и он остался в одиночестве. Совершенно один, если не считать стул. Стул стоял там, в центре сцены, и все огни погасли. Осталось только одно пятно света, и Коно выдвинулся в центр него, рядом со стулом. Он должен был оставаться в круге света или умереть.

Потом круг света еще сузился, и он уже сидел на стуле. Словно по волшебству по сцене заплясали белки. Каждая несла крошечный шип, и все они принялись втыкать свои шипы в руки и ноги Коно, в шею, пока он не оказался весь истыканный шипами, которые пригвоздили его к стулу.

Полагаю, мне не нужно говорить вам, что это был за стул. Какой еще стул там мог быть?

И мне не нужно говорить, что должно было случиться затем. Даже во сне я знал это и как безумный боролся, стараясь проснуться.

Но я не мог. Не мог даже покинуть свое место в театре. Потому что пока я наблюдал, как Коно привязывают к стулу, кто-то привязал к сиденью меня самого!

И теперь я сам сидел на электрическом стуле, руки привязаны, ноги привязаны, электроды подведены и готовы к работе. Я тянул и дергал, но не мог шевельнуться. Они меня заполучили со всеми потрохами. Все это было трюком, грязным трюком, чтобы отвлечь мое внимание от себя самого.

Теперь-то я это понял. Потому что Коно внезапно разорвал свои ремни, щелкнув пальцами, теми самыми пальцами, которыми он убивал девушек из кордебалета. Он стоял и смеялся, потому что это была шутка. Шутка, которую сыграли со мной.

Он не собирался умирать. Умереть должен был я. Он будет жить. Он получит восемь тысяч долларов и блондинку, а я поджарюсь. Как только они пустят ток. Убийственный ток. Неоновые огни замигали, и хозяин бара приготовился дернуть рубильник, как только кондуктор крикнет: «Чикаго!» — и вот теперь они все готовились к подаче сигнала. Дожидаясь его, Коно стоял на сцене и развлекал меня карточными фокусами. Он вытащил изо рта туза пик и поднял его, чтобы мне было видно.

А потом время пришло. Кто-то вышел на сцену и передал ему телеграмму из цирка, и это был сигнал всем им кричать: «Чикаго!»

Рубильник был наготове. Я чувствовал, как холодный пот течет у меня по спине, чувствовал, как электроды впиваются в ногу сбоку, в висок. Ну а потом они дернули за ручку рубильника…

Я проснулся.

Я проснулся, сел на кровати и уставился в окно.

С улицы на меня пристально смотрела блондинка.

Я видел только ее лицо, что было нелепо, потому что окно в номере было в человеческий рост. А потом я понял, что она вытянута не по вертикали, а по горизонтали. И что лицо устремлено прямо на меня.

Что, надо объяснить получше?

Я хочу сказать, что она висела в воздухе по другую сторону моего окна.

Висела в пустом воздухе и улыбалась мне своими сверкающими ледяными глазами.

А потом я проснулся по-настоящему.

Второй сон, или вторая часть сна, был настолько реальным, что мне пришлось доковылять до окна и удостовериться, что снаружи никого нет. Прошла целая минута, прежде чем мои дрожащие конечности позволили мне сдвинуться с места, так что, если она в самом деле парила за окном, у нее было достаточно времени, чтобы сбежать по пожарной лестнице и исчезнуть.

Разумеется, ее там не было.

И не могло быть, потому что пожарной лестницы за окном не оказалось. Я таращился вниз на голую стену в пять этажей, на пустой колодец двора внизу. Двор был черен — черен, как туз пик.

Не знаю, что мне следовало предпринять в подобной ситуации, я знаю только, что сделал.

Я сунул голову под струю холодной воды, вытерся, оделся и выскочил из комнаты в поисках выпивки.

И вот тогда начался второй кошмар.

В трех кварталах на юг от гостиницы находился небольшой бар. Я проделал весь путь бегом, не мог остановиться, пока не добежал до него. Улица была пустынная и темная, лишь в окнах этого маленького бара горел розоватый свет. Свет притягивал меня, потому что я боялся темноты.

Я открыл дверь, и сигаретный дым и шум ударили мне в лицо, но я пробился сквозь них к барной стойке.

— Глоток виски! — сказал я, желая именно этого.

Бармен был высокий худой человек со стеклянным глазом, который едва не выпал у него из головы, когда он наклонился, наливая мне виски. Но в тот момент я не обратил на это внимания, я был слишком занят выпивкой.

А потом это меня заинтересовало. Но мне не хотелось пялиться на него, поэтому я отвернулся, рассматривая убранство бара, центр, где концентрировались сигаретный дым и звуки.