Александр Ледащёв - Город, который ты любишь [СИ]

— Если только этот монстр не работал на них. Негры были приманкой, как ни странно. Для отвода глаз, допускаете? — Вдруг заговорил помощник.

— Все может быть, но я полагаю, что они просто охотились на одно и то же. Больше всего я хотел бы знать, взял ли он хоть цент из украденной суммы, помимо голов и мяса, — задумчиво отвечал старший и патологоанатом согласно кивнул головой.

Дальше они долго мучили ушедшего на покой психиатра, стараясь составить хоть какой-то портрет, хоть черной краской на черном фоне, но тщетно. Психиатр, съевшимй собачью упряжку на своем деле и повидавший всяких маньяков и извращенцев, сказал твердо: «Этот человек не сумасшедший. Он, скорее всего, просто живет в своем мире». Психиатр, после пятидесяти лет работы, тоже был слегка с приветом, как думали все, а потому от него отстали. «В своем мире», твою мать, просто камень с души свалился, просто иди и бери за ворот, когда не лень. А «в своем мире» — это не признак сумасшествия?!

Вскоре взяли, наконец, одного из налетчиков, но ничего от него не добились. Пока полиция выносила к нему дверь, он успел врезать по душе такую дозу героина, что мозг потух у копов, можно сказать, на руках. Единственное, что успели узнать у ставшего напоследок болтливым негра: «Он не из наших, босс. Он из ада, ха-ха-ха! Денег не взял, мы предлагали долю, но он то-о-о-о-ольк-о-о-о…». И на этом мозг негра ушел на вечный покой, а баклажан с его именем свезли в лечебницу.

— Странная мысль пришла мне на рассвете в голову нынче, — вдруг заговорил помощник в стиле магистра Йоды. Это было не издевательство, это сказывалась дикая нервная нагрузка.

— Какая? — Зло спросил инспектор.

— Броневики инкассаторов жутко похожи в профиль на боевые машины пехоты, используемые для спецопераций. Почему я подумал про это, я не знаю.

— Я — тем более, — кивнул старший и дальше они поехали в полном молчании.

Город был отдан во власть злых духов. Белые были настолько дураки, что полагали, будто, заставив служить себе самых разных чудовищ, они покорили и духов. Нет, Маронге провести было невозможно. Сначала деревня белых, которую он прошел вдоль и поперек, обосновавшись, наконец, в самой жуткой его дыре, на окраине окраины гетто, как сказали бы белые, но Маронге не знал этого. Это место тоже было, конечно, не то, чего хотелось бы, но тут власть злых духов чуть слабела, а точнее, злые духи, которыми были одержимы здешние жители, которых Маронге не трогал, были ему более знакомы.

Он не убивал ни черных, ни красных, ни вообще каких-то совсем уже странных желтых, которых вначале принял за какую-то необычную породу мелких бесов, но потом понял, что ошибся, а поняв, сильно рассердился на себя и даже поколотил. Эти люди не были его врагами, просто тут все было настолько глупо, дико и неправильно, что тупой каннибал никак не мог понять — зачем все эти люди, явно ненавидя друг друга, построили эту ужасную деревню, чтобы жить в ней сообща? Ну, строили бы по цвету, по племенам, ну, да, они, вроде как, делили места обитания, но шлялись, где ни попадя. Не было тут ни четких границ, ни порядка, ни закона, ни уверенности, а про ум и речь молчит. Он сам видел, как люди давали людям какие-то зеленоватые листочки и взамен брали разные, чаще, конечно, скверные и глупые вещи, оно и понятно, что можно получить за дурацкий листочек, но видел, как за них давали мясо, фрукты и те странные одежды, что тут носили. Мясо было тоже не гнилым — он честно хотел выменять мясо на тсантсу, хотя это была явная и огромная переплата, для чего поймал в глухом месте мелкого чернокожего детеныша и стал предлагать ему тсантсу, показывая на пакет с мясом. Тупой черный бросил и мясо, и что-то из карманов, что ужасно запищало на Маронге, отчего пришлось убить плоскую блестящую штуковину, а так же пару этих самых листков.

Маронге долго вертел их в руках, унеся с собой мясо и оставив на месте тсантсу — какой бы ни был дурак этот чернокожий, он же понимает, что с ним хотели поменяться?! Он, Маронге, не показал же на известным всем в его лесах — от его соплеменников до краснокожих, что меняется, а не отнимает, в конце концов.

Мясо было вполне приличным, а два листка Маронге просто выбросил, они не годились вообще ни на что. Может, конечно, это были какие-то особые амулеты, ну, из тех, что попроще, конечно, хороший амулет за мясо не дадут, но как им пользоваться, он не знал, а настоящему человеку нельзя терять достоинство, таская с собой, как обезьяна, ненужные вещи.

Духи были везде. Один злее другого. Дело было вовсе не в чудовищах, нет, Маронге понимал, что это подачка от духов белым дуракам. Не надо было быть колдуном, чтобы чуять — само небо тут пахло злобой, коварством, жестокостью без смысла и ума, предательством и жадностью. Несправедливостью тут тоже пахло.

В окно дома, с крыши соседнего, Маронге как-то видел, что какой-то коричневый, густо заросший по лицу волосами, мужчина, долго бил какую-то белую женщину, окно было открыто и ее вопли, как и его крики, было прекрасно слышно вокруг. Ну, бить свою жену муж, конечно, право имеет, рассудил Маронге. Та то падала на колени, то кидалась к окну, крича одно и то же слово, короткое, но звучное, но коричневый и волосатый за горло швырял ее обратно, та показывал на окно рукой, показывала над полом чей-то маленький рост, снова плакала, но тут коричневый крикнул что-то, в комнату ворвались еще двое, сорвали с белой всю одежду и воткнули в руку что-то, очень отдаленно напоминающее стрелы самого Маронге. Жертва? Так кто же приносит отравленную жертву? Да, о правильности говорить было нелепо. Маронге смотрел дальше, в конце концов, жрецов этой деревни он еще не видел. Все они вышли, а в комнату вошел на сей раз белый и, ни слова ни говоря, использовал белую вроде бы и по назначению, но не в предназначенное для этого природой место. Маронге остолбенел. Обряд? Белый ушел, вошел черный. Тот сделал все туда, куда положено, но тоже ушел. Дальше они чередовались, а кончилось все тем, что белую, как тряпку кинули на покрывало — ближе к утру, снова уколов ее странным блестящим предметом. Маронге лег спать прямо на крыше напротив, твердо решив досмотреть до конца. На следующий день все повторилось — битье, крики, мольбы и показывание ладонью кого-то, с Маронге ростом, было понятно бы даже белому, что женщина говорит о своем, где-то потерявшемся, ребенке. Снова странный дротик и все повторилось, причем ни одного знакомого лица Маронге не увидел. Может, она провинилась, потеряв ребенка и теперь ее наказывали за это? Глупо, как все у них — проще было бы послать ее искать пропажу, а не колоть ядом, от которого ее лицо становилось нечеловеческим — столько странный покой и удовольствие растекалось по нему. Твердо решив узнать, что происходит, Маронге провел там несколько дней. Ну, ребенка, видимо, потеряли основательно, или же он погиб — иного объяснения тому, что делали эти сменяющиеся люди, Маронге придумать уже не мог. Разумнее было бы отрезать ей голову, в назидание другим дурам, но эту почему-то просто как-то странно использовали, несколько раз даже впятером, отчего Маронге на миг усомнился в здравости своего рассудка.