Александр Лучанинов - Каменка [СИ]

— Радоваться, что живой остался. Все остальное — мелочи.

— Тоже мне повод. С нашими порядками, мне проще было бы умереть, чем оправдать растрату патронов, порчу формы и непонятные травмы. Вы же не думаете, что я в райцентре про оборотней рассказывать начну?

Сельский голова промолчал.

— Они меня сразу в сумасшедший дом сдадут… А как я им докажу? — Володаров будто ответил на незаданный вопрос. — У меня на руках только бабка без головы и сирота без лица… Нет, точно в сумасшедший дом сдадут, — он щелчком запу-стил камешек в тело Сирого. — С другой стороны, раскрыл два дела сразу. Узнал, кто череп подбросил и Никитина же-ну распотрошил. Хотя, кому это сейчас интересно?

— Порядок навел.

— Ха! — Володаров улыбнулся, но тут же понял, что с иссе-ченным осколками лицом заниматься подобным не лучшая идея. — Это точно, навел порядок. И как вы только без меня здесь жили, ума не приложу.

— Спокойно… — тихо выдохнул Молчан.

Володаров замолчал, переваривая события дня. Его голо-ва работала плохо, мысли едва ворочались, а тело от устало-сти, казалось, было придавлено целой горой. Сонливость накатывала волнами, с которыми становилось все сложнее и сложнее бороться.

— Мне иногда кажется, — он продолжил говорить, чтобы не уснуть, — что меня попросту здесь не должно быть.

В ответ на это заявление Молчан издал невнятный звук, похожий на недовольное фырканье.

— Нет, не в Каменке. Хотя, и здесь, пожалуй, тоже. Если хотите знать мое мнение, то в этом селе вообще никого не должно быть. Жить в месте, где нет никаких перспектив, да еще в придачу зная, что в любую минуту может налететь ту-ман, в котором легко не только потеряться, но и умереть… Просто в голове не укладывается, — Володаров сделал паузу и продолжил. — Я имею в виду здесь, в целом, — он неопреде-ленно показал пальцем на мрачный потолок церкви, кото-рый с заходом солнца стал обрастать тенями. — Непонятное чувство. Вроде есть, а как пробую поймать и разобраться, тут же улетучивается.

Гена перевел взгляд с потолка на Молчана. Тот был не-движим, как восковая статуя самого себя. Только еле замет-ное движение живота во время дыхания выдавало в нем жи-вого человека. Судя по лужице уже загустевшей крови у бедра — едва живого.

— Валера, вы еще со мной? — Гена легко толкнул его плечо своим, от чего голова Молчана безвольно качнулась. — Толь-ко не умирайте, прошу вас. Сейчас у меня нет сил, чтобы та-щить вас до дрезины.

Он сомневался, что простые уговоры могли помочь в та-кой ситуации, иначе бы все врачи скорой помощи были пре-восходными ораторами. Просто ничего другого на ум не приходило.

— Вот сейчас чуть-чуть передохну и отвезу вас в райцентр. Там вас зашьют и будете как новенький. Да? — Гена уперся затылком в холодную стену и тоже закрыл глаза. — Да-а… будете как новенький. Знаете, Валера, а ведь вы единствен-ный человек на свете, которого я могу назвать близким. Нет, правда. Вам смешно? И пускай. Но я говорю, как есть… С первого дня вы мне помогали. Ничего обо мне не зная, вы впустили меня в свой дом, накормили, напоили, оставили на ночь. Это дорогого стоит. И я бы хотел отплатить вам, но у меня ничего нет. Совсем ничего. Я все потерял. Должность, машину, жену и сына… Но я сделаю все, чтобы не потерять вас. Так что будьте добры, потерпите немного. Я отдохну… немного отдохну… только чуть-чуть.

Голос Володарова становился все тише, а слова неразбор-чивее, пока новая волна сонливости не накрыла его с полной силой. Сквозь улетающие в даль мысли он с трудом расслы-шал, как что-то с хрустом выталкивает из-под воротоподоб-ных дверей церкви клинья обломков доски. Сквозь неплотно закрытые веки он, словно во сне увидел размытую картину того, как эти двери открываются и на пороге возникает смут-но знакомая фигура. За мгновение до того, как провалиться в сон, Гена не может запомнить лица. В его памяти остается только буйная копна волос цвета сухой соломы. После мир меркнет и растворяется, оставляя его в давно знакомом тем-ном месте с двумя давно знакомыми голосами, женским и детским.

— Ну сколько можно? — он раздражен и нетерпелив.

— Сколько нужно, столько и можно, — она знает, что его недовольство пройдет через десять минут и не обращает внимания. — Давай, Славка, залазь.

— Привет, пап! — он любит запах автомобильных сидений и полированные ручки стеклоподъемников.

— Привет… — бросает короткую улыбку через зеркало зад-него вида. — Давай скорее, мы уже пол часа назад должны были выехать. Что так долго?

— Ты же сам знаешь, как бывает, — она садится рядом и кладет сумочку себе на колени. — Пока глаза накрасишь, по-ка подарок упакуешь…

— С тобой всегда так, — он продолжает злиться. — Все вре-мя опаздываем.

— Прекрати!

— Нет, не прекращу, — он заводит двигатель и нажимает педаль. — Мне опять будет стыдно, потому что мы приедем позже всех. Кто извиняться будет?

— Угомонись. Раздул из мухи слона. Это же День Рожде-ния, праздник у человека. Думаешь он будет засекать вре-мя?

— Засекать, не засекать… Дело не в этом.

— А в чем? — его занудство начинает портить ей настрое-ние.

— Дело в принципе. Сказано в пол шестого выезжаем, зна-чит будь добра к этому времени у подъезда стоять как штык.

Она раздраженно закатывает глаза.

— Мы опаздываем и это все из-за тебя.

— Неправда!

— Правда-правда. Ты всегда слишком долго собираешься. Верно я говорю? — он вспоминает про сына на заднем сиде-нии и подмигивает ему через зеркало заднего вида.

— Да, пап! — улыбается тот в ответ.

Она не может терпеть, когда он втягивает сына в подоб-ные споры. И что хуже всего, тот всегда принимает сторону отца. В такие моменты она чувствует себя одиноко.

— Подарок хоть не забыла? — он кивает на сумку у нее на коленях.

— Не забыла, — отвечает она уязвленно.

— Покажи, — он знает, что для нее это важно и разрешил выбрать самой.

Она открывает сумочку. Он заглядывает внутрь.

— Гена, смотри на дорогу! — она шлепает ладонью ему по колену.

— Хорошая вещь, — он одобрительно кивает. — Умеешь вы-брать.

— Я же тебе говорила? — она довольна тем, что ее труд оценили и немного успокаивается.

— Дорого?

— Не очень.

Он знает, что она лукавит.

— Сколько?

— Гена, прекрати, — она не хочет отвечать.

— Сколько? — повторяет он.

— Какая разница?

— Я хочу знать. Это и мои деньги тоже.

Ей не нравится его занудство, но она все равно называет цену.

— Это очень дорого, — он недовольно хмурится.

— Ну и что? Главное, чтобы человеку было приятно. Тем более, не каждый день такое покупаем. Можно разок и поз-волить.

— За такие деньги можно разок и без подарка приехать, — ворчит он.

— Нет, это все глупости. Так не положено.