Генри Каттнер - Рассказы. Часть 3

— Я бы показал его тебе, но не смею — ибо он ненавидит меня так же, как ненавидит жизнь. Я запер его в той комнате одного — ему, воскрешенному, более не требуются ни еда, ни питье. Он сидит там — и скребет пером по бумаге, бесконечно и неустанно, изливая злую сущность всего, что он воспевал при жизни и обрел во смерти. Разве не понимаешь ты, насколько трагично все обернулось? Я стремился воскресить его дух из мертвых, одарить мир заново его гениальностью — но все, что выходит из-под его пера, таит в себе столь великий ужас, что читать это практически невыносимо. Я не могу явить эти страницы кому-либо, и он сам уже не принадлежит миру живых — плоды его труда суть плоды тлена!

Отголоски зазвучали по-новому, когда я двинулся в сторону двери — не без намерений наконец-то сбежать из этого проклятого дома, прочь от этого сумасшедшего старика. Но Каннинг успел схватить меня за руку:

— Ты не можешь идти! — закричал он, перекрывая неистовство бури. — Он же там, за дверью — разве ты не слышал лязг засовов? Я больше не могу его удержать!

Я оттолкнул его в сторону, и он рухнул назад, сметая со стола канделябры. Язычки пламени жадно заплясали на старом ковре.

— Подожди же! — кричал Каннинг. — Его шаги за дверью — как ты их не слышишь? Безумец, говорю же тебе — он сейчас стоит прямо за дверью!

Ветер стремительно разгонял пламя по комнате, дымовая завеса окружила нас. Я упоминаю дым единственно потому, что не могу поручиться за то, что мне кое-что не привиделось, а уж слышал я только гром и бессвязные вопли Каннинга. Возможно, страх затуманил мне разум. Даже понимая все это, я никогда не смогу стереть из памяти то, что я увидел, когда выбежал за дверь и помчался по коридору.

В проеме стояла высокая фигура — фигура слишком знакомая, с бледными чертами, высоким куполообразным лбом, черной полосой усов. Мой взгляд задержался на ней на мгновение, за которое человек — труп, призрак, мираж? — зашел в кабинет и схватил Каннинга мертвой хваткой. Вместе эти двое приобрели к разгорающемуся пламени, и вскоре дым отгородил их, размывая очертания, стирая их навсегда.

Я сбежал из страшного дома, растерянный и до смерти напуганный. Снаружи все еще бушевал шторм, но даже хлещущие с неба ледяные струи не смогли унять огонь, выбившийся из окна кабинета — и вскоре охвативший особняк целиком. Мне показалось, что что-то внутри полыхнуло, бросив свет на ведущую прочь от уединенного жилища тропинку — некий необычный, ярчайший отблеск, — но когда я поднял глаза, передо мной было лишь пламя, расцветающее во всем своем сверхъестественном великолепии и вбирающее в себя и сам дом, и все секреты Ланселота Каннинга — величайшего собирателя наследия По.

Edgar Allan Poe, Robert Bloch. «The Lighthouse», 1953.

(Перевод выполнен в знак уважения к двум прекрасным авторам)

1 января — 1796 г. В этот день — мой первый на маяке — я делаю эту запись в своем дневнике, как это было согласовано с ДеГратом. Как смогу регулярно я буду вести дневник — но не возможно сказать, что может случиться с человеком в одиночестве, как оказался я — я могу заболеть или еще хуже… Пока же все хорошо! Катер с трудом избежал неприятностей — но зачем останавливаться на этом, так как я здесь, в безопасности? Мои чувства начинают оживать уже при одной мысли о том, чтобы побыть — хотя бы раз в моей жизни — совершенно одному; ибо, конечно же, Нептун, каким бы большим он ни был, не может рассматриваться как «общество». Хвала Небесам, если бы я когда-нибудь нашел в «обществе» хотя бы половину такой же веры, как в этой бедной собаке; в таком случае я и «общество» никогда бы не расстались — даже на год… Что меня больше всего удивляет, так это трудности, с которыми столкнулся ДеГрат в получении этого назначения для меня — знатного человека! Не может быть, чтобы Консистория сомневалась в моей способности управлять светом. Один человек справлялся с этим до сих пор — и настолько же хорошо, как и трое, которые обычно должны находиться здесь. Долг — это просто ничто; и печатные инструкции настолько просты, насколько это возможно. Никогда бы не позволил Орндоффу сопровождать меня. Я не смог бы работать над моей книгой, если бы он был в пределах досягаемости от меня со своей невыносимой болтовней — не говоря уже о его вечной пеньковой трубке. Кроме того, я хочу побыть один…

Странно, что я до сих пор не осознавал, как тоскливо звучит это слово — «один»! Я мог бы предположить, что в эхо, отражающемся от этих цилиндрических стен есть какая-то особенность — но, нет! — это все чепуха. Я полагаю, что буду нервничать из-за своей изоляции. Этого никогда не будет. Я не забыл пророчество ДеГрата. Теперь мне нужно вскарабкаться к фонарю и хорошенько осмотреться вокруг, чтобы «увидеть то, что можно увидеть»… Чтобы увидеть то, что я действительно увижу! — не очень много. Я думаю, что волна немного стихает, но, тем не менее, катеру предстоит трудный путь домой. Он вряд ли приблизится к Норланду раньше завтрашнего полудня — и все же вряд ли до него может быть больше, чем 190 или 200 миль.

2 января. Я провел этот день в экстазе, который не могу описать. Моя страсть к одиночеству едва ли могла быть более удовлетворенной. Я не говорю довольно; потому что я считаю, что никогда не насытюсь тем восторгом, какой я испытал сегодня…

Ветер стих после рассвета, а после полудня и море успокоилось… Ничего не видно даже с помощью подзорной трубы, кроме океана и неба со случайной чайкой.

3 января. Мертвое спокойствие весь день. К вечеру море было очень похоже на сверкающее стекло. Несколько морских водорослей появились в поле зрения, но кроме них абсолютно ничего за весь день — даже ни малейшего облачка… Занимался исследованием маяка… Он очень высокий — как я обнаружил, когда вынужден был подниматься по его бесконечной лестнице, — не менее 160 футов, я должен сказать, от отметки низшего уровня воды до верхней части фонаря. Однако от самого дна внутри шахты расстояние до вершины составляет не менее 180 футов: таким образом, пол находится на 20 футов ниже поверхности моря, даже во время отлива…

Мне кажется, что пустое внутреннее пространство внизу должно быть заполнено сплошной каменной кладкой. Несомненно, все это сделало бы строение более безопасным. Но о чем я думаю? Такая конструкция достаточно безопасна при любых обстоятельствах. Я должен чувствовать себя в ней уверенно во время самого сильного урагана, который когда-либо бушевал — и все же я слышал, как моряки говорят, что иногда, с юго-западным ветром, море, как известно, поднимается здесь выше, чем где бы то ни было, за единственным исключением западной части Магелланова пролива.