Кирстен Уайт - Падение Элизабет Франкенштейн [litres]

– Чего вам? – буркнул он.

Я царственно вскинула бровь.

– Я пришла по поручению заинтересованного покупателя.

Мужчина согнулся в приступе такого отчаянного кашля, что я забеспокоилась, как бы он не выкашлял себе легкие. Наконец он выплюнул на пол комок мокроты; немного слизи попало ему на ботинок. Вероятно, так он ухаживал за обувью.

– Дайте угадаю: Анри Клерваль?

Я ахнула. Анри покупал для Виктора трупы? Я не могла себе этого представить. Это было слишком невероятно.

А потом я поняла. Должно быть, Виктор воспользовался именем Анри, чтобы не выдавать себя презренному существу, стоявшему теперь передо мной. Умный ход. Кроме того, он облегчал мне работу: мне не придется покупать молчание этого человека.

– Да, – сказала я. – Меня прислал Анри.

– Так значит, у нашего благородного господина закончилось сырье? С чего бы ему присылать вас?

– Он был болен. Но теперь он наконец может продолжить свои… изыскания.

Мужчина захихикал и сморщил рот, одновременно пытаясь скрыть жадность.

– У меня сейчас полно покупателей. Покупателей, которые готовы платить авансом. В университете мои услуги очень востребованы. Он думает, что может вот так заявиться сюда и снова потребовать лучшие материалы?

– О чем вы говорите?

– Самые высокие! Самые сильные! Самые странные! У вашего Анри слабость к необычному. Он считает мертвецкую этаким рынком, на котором можно поторговаться за мешок яблок! Я по нему не скучал, нет, глаза б мои его не видели. Но мне очень хотелось бы видеть деньги, которые он мне должен.

Его взгляд то и дело возвращался к моей сумочке, и я с трудом удержалась, чтобы не прикрыть ее рукой. Я придерживала плащ, пряча платье, и любое неосторожное движение могло выдать меня.

– Понимаю, – холодно сказала я. – Мне нужно посоветоваться с ним и узнать, желает ли он и дальше оказывать вам свое покровительство.

Лицо мужчины скривилось в подобии улыбки.

– Предлагаю сделку. Я только что получил два трупа: иностранцы, без семьи – никто не хватится, если они так и не доберутся до кладбища. Но вы заплатите мне сейчас и вернете то, что он мне задолжал.

Я попятилась, не в силах скрыть отвращения. Виктор… Как он мог опуститься так низко? Как он мог связаться с таким негодяем и заняться делами, от которых леденеет кровь?

– Куда это вы?

Он вдруг подался вперед и схватил меня за запястье своими холодными пальцами. Я вздрогнула, представив, что еще сегодня трогали эти руки.

– Я ухожу, сэр. Отпустите меня.

Он дернул меня к себе. Мой плащ распахнулся, и он, заметив мою одежду, рассвирепел.

– Не раньше, чем получу то, что мне должен Анри! Считаете меня грязным из-за моего занятия? Думаете, он может остаться в стороне в своем чистеньком щегольском костюме? – Он развернулся к открытой двери и потянул меня за собой. – Я вам покажу, какую грязь скупает ваш Анри. Я вам покажу, за что он отказывается платить.

Надо было закричать. Я знала, что мне надо закричать. Но я не могла себя заставить. Меня слишком долго приучали к молчанию. Но мне нельзя было заходить внутрь. Сегодня я уже насмотрелась достаточно ужасов. И мне не хотелось знать, что он сделает со мной за закрытыми дверями.

Сердце пыталось вырваться из груди, а язык прилип к небу. Свободной рукой я потянулась к шляпе и вытащила одну из длинных и острых булавок, которые удерживали ее на волосах. А потом изо всех сил вонзила булавку в запястье мужчины, тщательно прицелившись в место между двумя костями, чтобы проткнуть руку насквозь.

Он завопил от боли и неожиданности и выпустил меня. Я развернулась и побежала.

Вслед мне неслись злобные крики, но, к счастью, преследовать меня он не стал. Оказавшись за безопасными городскими стенами, я прислонилась к кирпичному зданию, пытаясь перевести дух. Сердце продолжало колотиться, как будто за мной гнались.

Я бы хотела сказать, что не могу представить Виктора в сговоре с этим человеком, но это была бы неправда. Виктор уехал, одержимый желанием победить смерть; без меня он оказался во власти своего наваждения и опустился в самую преисподнюю.

Я подтолкнула Виктора к этому безумию. Я исправлю свою ошибку любой ценой.

Река отсекала нас от общества других людей за исключением Анри и, временами, его родителей, и большинство болезней, вспыхивавших в Женеве и, подобно плесени, расползавшихся по ней на протяжении долгих зим, обходило нас стороной.

Когда мне было почти пятнадцать, болезнь наконец отыскала меня и обрушилась со всей яростью, чтобы наверстать упущенное. Я провалилась в царство тьмы и боли. Думаю, Франкенштейны вызывали ко мне врачей, но я этого не запомнила: мое тело безжалостно уничтожало само себя. Мой мир пылал. Разрывался от боли.

А потом все чувства словно отрезало.

Грань между жизнью и смертью с ранних лет завораживала Виктора. Я пересекла эту грань, когда пришла в этот мир, поменявшись местами с матерью, умершей в родах. Теперь я знала, что снова оказалась на границе. С одной стороны был Виктор. Жюстина. Анри. Жизнь, которую я выстраивала отчаянно, упорно, не чураясь никаких методов. С другой стороны была неизвестность. Но эта неизвестность манила, обещала унять боль. Унести болезнь. Подарить отдых от бесконечной борьбы, интриг и работы, работы, работы – всего, что позволяло мне сохранить свое место в мире.

И вдруг – я почувствовала на лбу прохладную руку. Тихая мольба – бесконечный поток молитв – вывела меня из темных, неизвестных земель, как дорожка из крошек, которые сияют в лунном свете, указывая путь домой. Прошло какое-то время – может, несколько дней, а может, недели, – и я наконец открыла глаза и увидела, чьи молитвы вернули меня к жизни.

Мадам Франкенштейн.

Я ожидала, что это будет Виктор или Жюстина – два существа в этом доме, которые меня любили. Но я не догадывалась, насколько мадам Франкенштейн зависела от меня. Я недооценила ужас, охвативший ее при мысли о том, что случится, если я их покину.

Ее глаза лихорадочно сверкнули, и она прижала мою ладонь к своим сухим горячим губам.

– Ты вернулась, Элизабет! Никогда больше нас не бросай. Я же говорила. Ты должна быть здесь, с Виктором.

У меня не было сил, чтобы кивнуть. В пересохшем горле першило, и я не могла выдавить из себя ни слова. Но я встретила ее взгляд, и мы друг друга поняли.

А потом мадам Франкенштейн свернулась на кровати рядом со мной и заснула.

Не прошло и дня, как я окрепла достаточно, чтобы сесть и самостоятельно поесть. Но расплачиваться за мое выздоровление пришлось мадам Франкенштейн. Она выхаживала меня, игнорируя наставления врача, и моя болезнь перекинулась на нее. Горячка оставила меня и выбрала себе другую жертву.