Александр Уваров - Пять из пяти [СИ]

Он обрил себе голову в знак выздоровления.

Мутная лампочка облеплена мёртвыми, высохшими мухами — тени мух с раскинутыми лапами плывут по стене всякий раз, когда лампу качает сквозняк.

Карлик ходит по клетке — худой, лысый. Голова его блестит от крема, дешёвого крема после бритья. Пахнет парикмахерской.

За прутьями — шум.

Рыжего вырвало. Стоит ему разволноваться — и тошнота одолевает его, каждый раз доводя до долгой, мучительной рвоты.

Полуголые охранники бродят по коридору. Серые тела, массивные, бесформенные, оплывшие жиром торсы. Куда они годятся, наши сторожа?

Едва ли допустили бы их к охране более опасных узников. Тех, что могут напасть.

По мнению директора, мы — безопасны. Нас могут охранять и эти ожиревшие, еле ползающие по тёмным, пыльным коридорам лентяи.

Иногда, мне кажется, что они засыпают на ходу. Вот тот, лысоватый (или то плешь… больная кожа? волосы выпали от болезни?.. одному из негодяев года два назад кипятком плеснули на голову — принял участие в представлении… уж не этому ли?), с лицом, смятым в глубокие складки, с маленькими, белыми, неподвижными гвоздиками-глазками, с руками-брёвнами, с… Так вот он точно спит!

Идёт по коридору. Проходит мимо моей клетки. И замирает. Надолго. На пять минут, на семь, на десять. Иногда — на пятнадцать.

Из угла моего мне не видно его лица. Но я готов поклясться — он спит! Вот так — стоя. И абсолютно бесшумно. Без сопения, ворчания, и, уж понятно, без храпа.

А можно ли стоя храпеть? Сосед мой, Карлик (что болел, но выздоровел и ходит по клетке теперь счастливый и лысый… бритву у него не отобрали! по условиям контракта он продал свою жизнь вместе с бритвой) утверждает, что это вполне возможно. И он даже знает людей (нет, не из охранников… да охранники, пожалуй, и не люди вовсе), что могут заснуть стоя и потом (минут через двадцать) — захрапеть.

Карлик их видел, этих людей. А я — нет.

У охранника (лысоватого, толстого… да, чуть не забыл — у него ещё татуировка на левом плече — штурвал в венке канатов) постоянно торчат пассатижи из заднего кармана мешковатых, вечно измятых штанов. Интересно, зачем они ему?

Карлик сказал, что этими вот пассатижами охранник вырывает зубы.

«Не все артисты талантливы», — сказал Карлик.

И рассмеялся.

Он очень переживал, что так не ко времени заболел. Боялся, что в свой черёд не сможет принять участие в представлении. Его очередь — через два дня. Он — первый.

Теперь он весел, доволен собой. Он тщательно разучивает свою роль.

«Я понравлюсь зрителям!» — говорит он, и лицо его сияет от счастья.

Кстати, не я прозвал его Карликом. Не охранники. И не директор.

Он сам попросил себя так называть. Хотя, что он за карлик? Так, метра полтора ростом.

По-моему, вполне нормальный рост. Вовсе не карлик…

Или это — имя? Такое вот имя — Карлик?

Почему бы и нет. Разве мало странных имён на свете.

Или ему нравится быть карликом? Нравится, что называют его Карликом?

«Нежное звучание… Хорошее слово!» — сказал он как-то.

Рыжий… Он и в самом деле рыжий. Огненно-рыжий. Он говорит, что мучения рыжих нравятся зрителям. Он уже придумал пару трюков и, кажется, успел их обсудить со своим старшим партнёром, почтенным скульптором Николаем…

Да, к нему уже допустили скульптора. Выступление Рыжего — через день после того, как Повар обретёт бессмертие.

Рыжий шептался со старшим партнёром, размахивал руками (на время консультаций цепи снимают; после открытия сезона, а, может, уже и завтра их снимут вовсе), втолковывал ему что-то. Почтенный скульптор поначалу, похоже, идей его не принимал, но Рыжий был настойчив и через пару часов убедил Николая в своей правоте.

Николай (с сомнениями и возражениями) принял-таки его поправки в сценарий. И лишь попросил Рыжего перед самым уходом:

«Ты уж не подведи меня, партнёр. Сам понимаешь — вживую работаем, дублей не будет».

«А как же! — радостно воскликнул Рыжий. — Не извольте беспокоится, почтенный мастер! Тело моё подарит вам такую славу, такую!.. Перфоманс будет — отпад! Высший класс!»

И после ухода почтенного скульптора Рыжий всё никак не мог успокоиться: бегал по клетке, трясся, орал что-то несуразное, плевался в ползавших по коридору охранников. На него и цепи-то никак не могли надеть. Пришлось охранникам, побив слегка Рыжего (вообще-то, после консультаций охранники бить артистов не имеют права, но тут Рыжий такое творил, что старший надзиратель отвернулся и позволил охранникам поработать немного дубинками), затащить его в дальний угол, у душевых кабинок, и поливать ледяной водой из шланга.

Тогда только Рыжий успокоился и покорно протянул руки под сталь оков. Заклепали его тогда на совесть — он еле ползает по клетке. Цепи ему навесили тройные. Когда он ползает, волоча за собой звенящую сталь — оглохнуть можно.

Но Рыжий теперь почти не ползает. Или притомился уже, или бережёт силы для представления.

Ещё есть одна женщина. Да, в нашей группе — одна. Мало стало артисток, сейчас на эту сцену больше мужчины идут. Особенность жанра, что поделать…

Её зовут Вероника. Конечно, тоже не настоящее имя… А у кого из нас настоящее? Одни сценические псевдонимы.

Ей лет тридцать, вроде бы… Точно не определишь. Вроде она ещё молода и сохранила прежнюю красоту (о, когда она, безусловно, была очень, очень красива!). Но что-то случилось у неё… Какая-то история. Она резала вены, её спасли. Теперь здесь — служит искусству.

Да, конечно. Артист не должен иметь шрамов. Отметин. Ссадины, синяки, кровоподтёки — не в счёт (иначе как бы развлекались охранники?). Но шрамы не приветствуются. То — артисты.

Артисткам — можно. Я уже говорил — женщин мало. Им многое прощается.

Итого — трое.

Четвёртый — Повар. Он действительно когда-то был поваром. Ему нравится (точнее, нравилось) готовить. Теперь и он — артист. Он сказал по секрету Рыжему (а разве рыжий удержит секрет дольше одной минуты?), что хочет применить свои познания в кулинарном ремесле для своего выступления. И собирается подбросить пару замечательных идей своему старшему партнёру.

«Мастер сам до такого не додумается! Никогда! Я сделаю его суперпопулярным! Он обязательно попросит сохранить мою голову в формалине! Такого прежде не было, честь мне будет невиданная! Правду говорю, поверьте мне. А второй, это очень выигрышный номер. Первого забывают, на последнего и не смотрят, второго только помнят.»

Рыжий после этих слов Повара совсем извёлся. Его даже стало рвать (не сразу — часа через полтора). И тогда-то совсем свихнулся на своём выступлении, на великих своих идеях. Его голова, верно, тоже захотела в формалин.