Карлтон Меллик - Призрачная вагина

Стейси в панике плакала. Ее лицо стало ярко-красным, рот широко раскрыт, а глаза такие влажные, что она ничего не видела.

— Сделай что-нибудь! — закричала она.

Но я не знал, что делать. Я взял лампу в форме черепахи и ударил ею по скелету. Голова черепахи отлетела. Я ударил сильнее, потом ещё сильнее, пока не нашел правильный угол, чтобы проломить ему череп. Я порезал руку о разбитую лампу. На труп пролилась кровь. Он все еще двигался.

Плоть начала расти на его костях, как мох, молниеносно. Лампа была разбита на мелкие кусочки, и моя кровь была повсюду. Стейси кричала на меня по-русски, ругаясь, но я не понимал ее.

Я отступил от трупа. Он выращивал органы. Кроваво-красные шары заполнили глазницы черепа, и скелет посмотрел на меня. Он издал глубокий стон. Я побежал в угол комнаты и взял тумбочку, уронив часы, стаканы, кувшин с монетами на пол. Череп посмотрел на меня и закричал, когда я опустил ночную тумбочку ему на шею. Затем я навалился на него всем своим весом. Раздался громкий треск. Он перестал двигаться. Он перестал стонать. Я перевернул тумбочку. У него был поврежден спинной мозг. Его голова была раздавлена. Синие чернила капали изо рта.

Стейси скулила, крича на труп, бывшем все еще наполовину внутри нее. Ее руки дергались в нескольких дюймах от него, желая вырвать его из себя, но она не хотела прикасаться к нему. Я потянул за труп, но он тянул за собой Стейси. Она закричала. Я потянул снова. Она просто снова дернулась.

— Держись за ножку кровати, — сказал я как можно спокойнее.

Она икнула, откинувшись назад, чтобы удержаться за кровать. Она не смотрела, как я вытаскивал его из нее. С каждым рывком она вскрикивала. Я тоже кричал, моя порезанная рука терлась о грудную клетку твари. Как только он выскользнул, она вскочила на ноги и выбежала из комнаты.

Я уставился на тело. Казалось, оно таяло. Его плоть превращалось в синюю, красную и оранжевую слизь. Его кости таяли, превращаясь в яичные белки, крошась в пищевую соду. Я накрыл его большим пушистым одеялом и вышел из комнаты.

Стейси стояла в углу гостиной, за диваном, и прикрывалась занавеской. Она не понимала, что люди, идущие по тротуару снаружи, могли увидеть ее обнаженный зад.

— Пойдем выпьем, — предложил я ей.

Она кивнула и пошла за сумочкой, роясь в ее содержимом, не ища ничего особенного. Я достал брюки и футболки из корзины в прачечной.

— Вот, — сказал я.

Она шмыгнула носом, положила сумочку и оделась. Как ни странно, она вышла из этого невредимой. Моя рука все еще кровоточила. Я не чувствовал боли. Должно быть, был в шоке. Но ее живот снова стал плоским. Ни растяжек, ни разрывов влагалища, ни крови. На внутренней стороне бедер были видны следы когтей, но это были всего лишь белые царапины. Когти едва пробили кожу.

Я перевязал рану и надел вонючую одежду. Мы пошли в гараж и надели старые теннисные туфли, которые собирались подарить Гудвилу.

— Готова? — спросил я, вытирая ее слезы.

Она не слышала меня, занятая изучением паутины, которая недавно образовалась в дверном проеме одного из ее старых кукольных домиков. Мы поехали в школу Кеннеди на другом конце города. Это старая начальная школа, которую купила пивоваренная компания. Все классы были превращены в бары, рестораны, табачные салоны и гостиничные номера. Стейси не была большой поклонницей всех пивоварен Портленда. Она просто не любила пиво. Она предпочитала пить коктейли в районе Перл. Но я любил пивоварни. И мне нужно было очень крепкое пиво прямо сейчас. Я также думал, что, если она будет не в состоянии вернуться домой сегодня вечером, мы можем остановиться в одной из гостевых комнат школы.

Она не разговаривала со мной пару часов. В кипарисовой комнате школы Кеннеди я поил ее отверткой со свежевыжатым апельсиновым соком и пил пиво «Sunflower IPA». Я пытался задавать ей вопросы, пытаясь узнать больше о том, как, черт возьми, существо размером с человека могло выползти из ее влагалища, откуда, черт возьми, эта штука взялась, и как долго это все продолжается. Но она не знала.

Она рассказала мне все, что имело отношение к ее преследующим внутренностям. Она рассказала, что с самого детства слышала какие-то звуки, доносящиеся изнутри. Она думала, что это нормально. Родители ничего не замечали. Или делали вид, что не замечают. Когда ей было шесть лет, в течение нескольких месяцев у нее был воображаемый друг, который вышел из ее влагалища поиграть с ней. Еще была одна девочка примерно ее возраста, с белой, как бумага, кожей и забавными скользкими рогами на голове. Она мало что помнила из того времени, но всегда считала, что девочка — плод ее воображения. Она подумала, что, может быть, это просто ее юный разум придал форму голосам, доносившимся изнутри. Теперь она в этом не была уверена.

Когда она была старшеклассницей, она поняла, что ее влагалище отличалось от влагалищ других девочек. Ее первой любовью была девочка по имени Чарли, зануда-первокурсница, которая всегда говорила с фальшивым французским акцентом. В первый раз, когда они были голые вместе, хихикая и пугаясь, влагалище Стейси позвало Чарли и выбило французский акцент из ее голоса.

— Вот дерьмо, — сказала девушка.

Стейси не поняла. Она попыталась приблизиться к Чарли, но та оттолкнула ее.

— Не трогай меня, — сказала девушка, и они больше никогда не разговаривали друг с другом.

После этого она держалась подальше от девушек, и дружила с парнями. Но большинство старшеклассников всегда хотели залезть к ней в штаны, поэтому она тусовалась только с детьми-скейтерами из «Подземелий и драконов», которые были милыми и немного забавными, но, самое главное, они были слишком застенчивыми, чтобы просить у нее секса.

В колледже она напилась и переспала с каким-то подражателем английского поэта. Она предупреждала его о том, что у нее есть призрачная вагина, но это только заводило его. После того, как они потрахались, он сказал, что это была самая удивительная вещь, которую он когда-либо делал. Какое-то время они встречались, и он боготворил ее вагину. Он рассказал о ней всем своим друзьям и даже заставил их слушать голоса через ее штаны. Все они считали ее блестящей. Она принесла магию в их миры. Она была доказательством того, что их пьяные философские дискуссии о бунте против реальности были отчасти верными. А когда ей надоел ее парень, она перешла к одному из его друзей. А когда он ей надоел, она перешла к другому. Все они обращались с ней, как с богиней.

Она оставалась в колледже до тридцати лет, став чем-то вроде легенды в кампусе. Ближе к концу учебы в колледже она начала ходить на готические вечеринки и брать деньги с маленьких мальчиков и девочек почти на 8-10 лет моложе ее за возможность послушать ее влагалище в течение нескольких минут. За дверью стояли очереди, чтобы увидеть ее. В конце концов, прошел слух, что все это было подделкой. Просто у нее внутри был какой-то беспроводной динамик, воспроизводящий записанные на пленку звуки. После этого ей никто не верил. Она больше не встречалась ни с кем из студентов колледжа, так как они все были так молоды, так что не было никого, кто был бы достаточно близок с ней, чтобы подтвердить ее историю. И на самом деле она не собиралась им это доказывать. Несколько парней все еще платили за то, чтобы слушать ее вагину, но как только она поняла, что они делают это, чтобы потереться головами между ее ног, она перестала это делать совсем.